Люди долго ждали, затаившись в ячмене, приглядываясь к спиралям колючей проволоки, к наблюдательной вышке и бойницам в стене, окружавшей поселение. Они прислушивались к незнакомому говору пришельцев, к их странным песням и музыке, женскому смеху и визгу, эхо которых отдавалось среди холмов.
Один из бойцов, осторожно раздвигая колосья, подполз к своему соседу.
— Меня зовут Ахмед! Слышишь? — зашептал он.
— Слышу! А мое имя Атыйя. Что ты хочешь, друг?
— Почему мы не атакуем, пока они веселятся?
— Необходима осторожность. Сейчас их дозорные на наблюдательной вышке и у бойниц. Подождем, пока погаснут огни и все заснут. Тогда уж…
— Тьфу ты, как они раскричались, — перебил Ахмед и добавил: — Поговорим еще шепотом.
— Ты, видно, новичок, — сочувственно заметил Атыйя.
— Да. Я только две недели был в лагере. Хотя эти тренировки можно было бы сократить и до недели, как ты считаешь?
— Ты сириец? — перебил его Атыйя.
— Да, я из Латакии. Окончил университет. Собирался уже получить должность и жениться, но вот пошел добровольцем в армию. Дома у меня осталась красавица невеста, — добавил Ахмед. — Я полюбил ее еще в детстве, когда мы вместе играли. Она на несколько лет моложе меня. Когда мы вместе возвращались домой, я нес ее на плече. У нее золотистые волосы, а глаза голубые как море. Я посватался, когда был на последнем курсе университета. И вот эта война. Ты, наверное, не поверишь, она впервые поцеловала меня, когда я сказал, что ухожу, чтобы сражаться.
— Знакомая история, — мягко заметил Атыйя, — твоя судьба похожа на судьбы многих, кто пришел с нами сюда, в военный лагерь, на передовую, на это ячменное поле. — Атыйя глубоко вздохнул. — Ты чувствуешь запах ячменя, земли? Вспомнилась мне деревня. Много лет я прожил в городе, вдали от нее. Как я сейчас тоскую по родным местам! Но я не жалею, что оставил свою работу и пришел сюда. Я тоже еще не женат и, поверь мне, сейчас благодарю за это небо. Мне кажется, что я останусь в этой земле навеки…
— Ты египтянин? — спросил Ахмед.
— Мой выговор выдает меня. А вот сирийца можно принять за иорданца или за ливанца… — Атыйя рассмеялся и замолчал.
На какое-то время умолк и Ахмед. Жаль, что в этой тьме не видно лица Атыйи. Он представил его себе круглолицым и смуглым, стройным, с черными волосами и глазами, густыми бровями и родинкой на широком подбородке. Перед глазами возникло очень привлекательное лицо с легкой улыбкой. Еще вечером Ахмед не был знаком с Атыйей — ведь он прямо из лагеря отправился на передовую, — а теперь вот дружеский голос Атыйи успокаивает его.
— Это мой первый бой, — с тревогой признался Ахмед.
— Пусть он будет успешным!
— А как они в бою? — спросил Ахмед, кивая в сторону израильского поселения.
— За броней танка или самолета или за такими вот стенами они воюют неплохо.
— А лицом к лицу?
— Сам увидишь! Я вот десятки раз сходился с ними врукопашную. Обучены они хорошо, но, встречаясь лицом к лицу, страшатся смерти. Ты ори во всю глотку и рычи как лев перед тем, как вонзить штык или выстрелить.
— Спасибо тебе за совет! — проговорил Ахмед.
— А сколько… — сказал он, помолчав, — сколько их там?
— Более трехсот, — ответил Атыйя.
— А нас только шестьдесят. Значит, на каждого из нас — пятеро? Не много ли?
— Если мы готовы биться насмерть, то нас более чем достаточно. Не все вернутся с такой операции. Главное — уничтожить как можно больше оккупантов.
— А само поселение? Вы его бросаете?
— Зачем же? — с удивлением отозвался Атыйя. — Мы отдаем его нашим палестинским братьям. Отдаем скот, зерно и оружие, а сами идем дальше.
Ахмед помолчал, о чем-то размышляя.
— А дети там есть?
— Успокойся! — ласково засмеялся Атыйя. — Они их отослали в тыл.
— Слава богу, — облегченно вздохнул Ахмед. — Ах, будь они прокляты эти безумцы, собравшиеся сюда со всего света.
— Безумцы! — Живо откликнулся Атыйя. — Это известно каждому. Но мы пока несем большие потери, недавно наши войска оставили важные позиции на севере, а здесь, на юге, солдаты воюют устаревшим оружием. И по правде сказать, еще неизвестно, чем кончится наша вылазка.
— Что же делать? — с тревогой спросил Ахмед.
