— Оррехи! Черт поберри! — завопил Снайпер, и Хок дал ему еще несколько фисташек. Конгрив посвящал всех в подробности сегодняшнего полета, в восхищении описывая жуткую смертельную спираль и то, как они были близки, черт возьми, к тому, чтобы врезаться в море, когда Эмброуз лично надавил ногой на левую педаль руля и направил самолет вниз, а затем стабилизировал машину.
— Весьма неплохо, шеф, — сказал Сатерленд, — учитывая полное отсутствие у вас летного опыта.
— Что говорил Холмс по этому поводу? — торжествующе воскликнул Эмброуз. — Я самый неизлечимо ленивый дьявол, который когда-либо носил кожаную обувь, но когда что-то зависит от меня, я могу быть весьма полезным. — Эмброуз, судя по всему, еще находился в состоянии эйфории после едва не закончившегося катастрофой полета. Алекс улыбнулся шутке, но мысли его были заняты совсем другим.
Его самолет всю ночь был пришвартован к пристани Слейдов в Дарк Харбор. В ту ночь Алекс и не подумал поставить охрану, и у кого-то было предостаточно времени, чтобы подрезать кабель элерона. И нечто еще вертелось в его памяти. Внезапно он вспомнил — это были слова офицера Эллен Эйнсли о родственниках совершившей убийство приходящей няни: «Отец механик… в аэропорту».
Текс Паттерсон должен узнать, что по крайней мере один член семьи Аджелис прослонялся в окрестностях Дарк Харбор достаточно долго, для того чтобы повредить самолет Хока. Паттерсон сейчас летел на вертолете береговой охраны и, как намечалось, должен был в скором времени прибыть на борт «Блэкхока». Его босс, госсекретарь де Лос Рейес, уже попросила помощи у Алекса. Теперь Текс должен был прибыть на борт яхты и завершить начатые переговоры.
Как Алекс сказал Конч по телефону тем утром, он сделает все, что в его силах. Ему придется отложить перезарядку своих батарей, до тех пор пока не закончится вся эта история. Черт, он даже вспомнил старинную поговорку по этому поводу: в могиле выспишься.
Конгрив рассказывал Сатерленду и Стокли о недавних событиях в штате Мэн, когда на пороге появился Пелхэм с чайным сервизом. Он поставил серебряный поднос рядом с Алексом. Алекс заметил на подносе маленькую коробочку из черного бархата.
— Это несколько неожиданно для меня, дружище, — сказал Хок Пелхэму, взяв в руки коробочку. — Я хочу сказать, мы едва знаем друг друга.
Пелхэм улыбнулся, не сказав ничего, и ушел.
— Да что с ним такое? — спросил Алекс, когда Пелхэм закрыл за собой дверь.
— Смущается. Кое-что этот мальчик хотел отдать тебе уже давным-давно, босс, — сказал Сток. — Лучше открой и взгляни.
— Действительно? — удивился Алекс. — Как все это странно.
Он открыл футляр и увидел золотой медальон на цепочке. Алекс взял его в руки и поднес к глазам.
— Невероятно. Это ведь мой медальон святого Георгия. Сток, ты ведь помнишь. Той ночью на Кубе… тот охранник, который…
— Он поднес нож к твоей шее и обрезал цепочку. Да, я помню.
— Как Пелхэму удалось найти мой медальон?
— Какой-то парень, говорящий с испанским акцентом, однажды поздно ночью появился на твоем пороге и поручил Пелхэму передать медальон тебе. Старина положил его где-то и напрочь о нем позабыл. Он чувствует себя виноватым, потому что понимает, попади этот медальон к тебе вовремя, ты воспринял бы этот жест как угрозу и поостерегся. Знал бы, что кто-то хочет отомстить тебе.
— К большому сожалению, — сказал Хок, осматривая медальон, — его память менее чем…
— Все будет в порядке, — сказал Сток, заметив, как побледнело лицо Хока.
— Мать дала мне этот медальон, — Хок надел его на шею, — за день до того, как умерла. — Он отвел глаза, делая вид, что рассматривает картину на стене — маленький моряк, нарисованный Джеймсом Баттерсуортом.
— Да. Это еще одна причина, по которой Пелхэм плохо себя чувствует, босс, — сказал Сток.
— Твое замечание относительно того, что убийца Вики мог быть кубинцем, кажется, имеет под собой серьезные основания, Алекс, — сказал Сатерленд. — У нас есть множество улик, указывающих на это.
— Убийца Вики, — сказал Хок, вставая. Он бросил еще одно полено в огонь, и в дымоход огненным вихрем взмыли искры. Затем он сел в одно из кресел у камина. Его лицо приобрело пепельный оттенок. Как будто кто-то взял бритву и разрезал едва зажившие раны его сердца.
