Правда, оставался еще Краухард. Я всегда мог вернуться туда и остаться насовсем — сумрачному краю не впервой прятать кого — то от внешнего мира. Уйти и стать никем, деревенским алхимиком, механикусом в деревне на двадцать два дома, уважаемым обитателем машинного двора, никогда не покидающим свои владения больше чем на неделю. Смогу ли я повторить «карьеру» дяди Гордона, успев попробовать столь многое?
Телепатии не существует, но все люди, наверное, в чем — то эмпаты: глядя на мою спокойную (я два раза по зеркалу проверял!) физиономию, студенты старались не заводить разговор и даже рядом не становиться. Когда занятия в университете кончились, алхимики — одногруппники прыснули от меня во все стороны, как одноименные заряды, — по кратчайшей траектории. Ну и пофиг. До встречи с некромантом оставались сутки, нужно было срочно решать — бежать или остаться.
Я дошел до квартиры, привел себя в порядок и переоделся в свой самый лучший костюм, даже ботинки начистил, как на прием к дяде Четвертушки. Время притворяться кем — то еще кончилось: либо они принимают меня таким, какой я есть, либо мы разбегаемся. А начнем мы с мисс Кевинахари как с самой худосочной.
Рабочий день еще не кончился, в полицейском управлении царила деловая суета. Со свойственным ей демократизмом эмпатка выбрала кабинет в так называемом новом крыле, поделенном между сотрудниками НЗАМИПС и криминальной полицией, — пусть не так шикарно, как на начальственном этаже, зато все удобства есть, светло и с лифтом. Это последнее — лифт — привлекало меня здесь больше всего, к великому неудовольствию лифтера. Ему что, жалко покатать человека? Но мужик вредничал и отказывался везти пассажиров вниз, ссылаясь на какие — то дурацкие правила, а проверить правдивость его слов у меня все никак не доходили руки.
Прошмыгнув к заветной кабинке, я назвал последний, пятый, этаж и с удовольствием прислушался к скрипу лебедки и гулу хорошо отлаженного механизма. Лифтер не стал делать промежуточных остановок — все равно никто не войдет. Репутация! В учреждении, половина сотрудников которого работала с черными магами, а некоторая часть ими и являлась, меня еще ни разу не толкнули локтем и не послали по матери. Вот такая вот культура общения!
Кевинахари была у себя. Я всегда любопытствовал, что делает эмпатка, когда остается в одиночестве, оказалось — ведет записи (наверное, составляет подробные досье на всех, с кем за день успела пообщаться). Я вломился в кабинет без стука, Кевинахари посмотрела на меня поверх очков в тяжелой роговой оправе и тут же сделала необходимые выводы — отложила перо и сдвинула массивный гроссбух на край стола.
— Что — то случилось, Томас?
— Да! Случилось страшное. — У меня кончилось терпение, и это действительно страшно. — Вы знаете, что из столицы явился какой — то долбаный некромант и домогается меня? Я — приличный черный, я уважаю закон, — ну, большую часть времени, — и не занимаюсь уголовно наказуемыми деяниями!
По крайней мере систематически.
— Понимаю. — Эмпатка бодро выбралась из — за стола. — За мной!
И она стремительно вылетела из кабинета. Теперь для того, чтобы сказать что — то еще, мне нужно было ее сначала догнать.
Мы скатились по лестнице и промчались пару переходов, достигнув кабинета Сатала по кратчайшему пути. Старший координатор, не ожидавший грозы, сидел и мирно изучал какие — то бумаги.
— Сколько можно? — трагически возвестила эмпатка с порога, ловко протаскивая в кабинет и меня (вот уж без чего бы точно обошелся). — Я работаю, верчусь как белка в колесе, а они друг другу нервы пилят! И все мои труды псу под хвост!!
— Э-э, Рона, — начал было Сатал, но продолжить эмпатка ему не дала.
— Я тридцать лет Рона!!! — взвизгнула она, с сомнамбулической точностью падая в кресло для посетителей, в голосе ее стояли слезы.
Ой, е… У белой как — никак истерика, а это тебе не палец показать. Я стал прикидывать, как, не роняя достоинства, слинять отсюда на фиг.
— Если ты сейчас же не объяснишь мальчику ситуацию, я сама все расскажу! — мрачно пригрозила Кевинахари.
Тут у меня даже уши оттопырились. Откровения эмпата?
