Сэм повернул налево. Как только несчастный поравнялся с неприметной дверцей, я рывком догнал его и сгреб за плечи. Со страху он даже не сопротивлялся.
— Привет! — Воспользовавшись нервным параличом, я втолкнул его в кладовку и закрыл дверь. Бедняга придушенно взвизгивал. — Я хочу знать, что случилось с нашим общим знакомым, прямо сейчас.
— Не понимаю, о чем вы!
Но глазки — то бегали. Я улыбнулся ему, ласково — ласково. Тусклая лампочка не давала в точности определить цвет его лица, но мне показалось, что он стал зеленым.
— А они предупредили тебя, что невозможно солгать черному магу? — Эти доверительные, мурлыкающие интонации удаются мне лучше всего. — Я имею в виду, настоящему черному магу.
Ну два раза точно невозможно. Сэм попытался спрятаться за швабрами, и это у него почти получилось. Это еще что! Он у меня от черных магов шарахаться будет до конца дней и при этом жидко пачкать.
— Где он?
— Я ничего не знаю!
А ведь и вправду не знает, никто не станет посвящать шестерку в такие серьезные дела. Однако у меня были кое — какие мысли на этот счет… Я очень гадко усмехнулся:
— Ты думал, мне нужны твои откровения? У тебя будет возможность понять, как далеки внушенные тебе идеи от реальности. Сегодня же до исхода дня я верну Рона домой, а у тебя будет шанс подумать, готов ли ты бросить вызов стихии, которая терпит тебя чисто из снисхождения.
Вот так! Я оставил его офигевать в подсобке, уж не знаю, что уж там.
Нет, все — таки не зря капрал возил меня мордой об пол — какой — то недорезанный герой в мою родню определенно затесался. Иначе откуда этот дурной раж? По всему выходило, что Рон угодил в переплет, причем по собственной глупости. Поделом! Нужно ли мне вмешиваться в его терки с Искусниками? (То, что здесь замешаны они, — к гадалке не ходи, мелкий Сэм мне с первого взгляда не понравился.) Шепнуть кому надо, и пусть надзор с ними разбирается. С другой стороны, неужели я упущу такую картину: «Четвертушке наваляли»?! Тем более что найти Рона мне и вправду несложно, другое дело, что для этого в очередной раз придется переступить через собственную гордость, хорошо хоть свидетелей не будет.
Я забросил удочку туда, где обычно обитал Шорох. «Вылезай, страшилище!» Не выходит, обиделся. «Обещаю не пугать, я сегодня добрый». Кажется, пытается сообразить, что сможет вытянуть из меня в обмен на услугу. «Значит, так, предлагаю первый и последний раз: поможешь найти Рона — я тебя прощу и больше шпынять не буду. Дальнейшее будет зависеть от твоего поведения. Откажешься — пеняй на себя, лучше тебе тогда забыть обо мне». Не знаю, что из моей речи Шорох понял, но выбор я постарался обозначить четко. В моем сознании появилась трудноразличимая еще картинка. Конечно, нежить не имел глаз, а потому «видеть» мог только чисто условно, представленное им изображение было в известной мере реконструкцией, и выглядеть то место могло совсем иначе. Но ориентиры были: опять — река, опять — склады. «Этот берег или другой?» — «Другой». — «Выше или ниже по течению?» — «Ниже». Я постарался воскресить в уме карту города и предместий. «Перед мусорным причалом или после?» — «Перед».
Ну вот, просто, как два пальца…
Я покатал в уме представленный Шорохом образ и решительно отправился к трамвайной остановке, на ходу ощупывая карманы в поисках надзоровского манка и посылая призыв Максу — нужно быть готовым ко всему. Привлекать Сатала к делу без крайней необходимости не хотелось: если господин координатор узнает, что я переборол свое отвращение к нежитю, он заберется мне на голову с ногами. Забавно, но то, что переться на ночь глядя в портовый район немножко глупо, мне в голову как — то не пришло.
Поводов для героизма я немедленно получил по самую маковку.
Во — первых, оказалось, что трамвай не доезжает до нужного склада целый квартал (знал бы, ни за что бы сюда не поехал!). Во — вторых, рельеф мостовой напоминал изваяние краухардского проселка в камне: копыта битюгов успели промять и раздолбить дешевую брусчатку местами на три пальца, хорошо хоть, под ногами не чавкало. Дождь для разнообразия перестал, но грязь осталась. В лицо дышал специфический запах весеннего города — аромат растаявшего снега и всего того, что скопилось в нем за зиму.
