Что же касается его рода, то, беседуя с Санчо после завоевания шлема Мам- брина,>1 Дон Кихот самолично объявил оруженосцу, что хоть и происходит «из старинного и известного дворянского рода», и имеет «землю и владение», и может «за обиды требовать пятьсот суэльдо»,>2 он не потомок королей, притом, однако, что, мудрец, который напишет его историю, может статься, так подробно изучит его генеалогию и происхождение, что он окажется внуком короля в пятом или шестом колене. Да по сути и нет такого человека, который не оказался бы в конечном счете потомком монархов, да притом монархов низвер- женных. Дон Кихот принадлежит к одному из тех родов, которые можно назвать не отжившими, но живущими. Род Дон Кихота начинается с него самого.
Странно, однако же, что дотошные ищейки, так усердно расследовавшие житие и деяния нашего Рыцаря, еще не доискались до каких‑либо следов его рода, а тем более в наши дни, когда наследственности приписывается такая важная роль в судьбе человека. Что Сервантес о том не позаботился, отнюдь не удивительно: в конце концов он ведь полагал, что каждый есть сын своих дел и становится тем, кем делают его образ жизни и деяния; но меня до крайности удивляет, что такими исследованиями не занялись те инквизиторы, которые, дабы объяснить духовный склад героя, разнюхивают, не страдал ли папенька оного подагрою, либо склонностью к простудным заболеваниям, либо одноглазием; и сие упущение могу объяснить лишь тем, что они пребывают в уверенности — столь же распространенной, сколь пагубной, — будто Дон Кихот всего лишь плод вымысла и фантазии, словно человеческая фантазия властна сотворить столь потрясающий образ.
Идальго предстает перед нами, когда ему уже под пятьдесят и он живет в одном селенье Ламанчи весьма небогато: «Олья, в которой было куда больше говядины, чем баранины; на ужин почти всегда винегрет; по субботам яичница с салом, по пятницам чечевица и по воскресеньям в виде добавочного блюда голубь, — на все это уходило три четверти его доходов», остальное «тратилось на кафтан из доброго сукна, на бархатные штаны и туфли для праздничных дней, — в другие же дни недели он рядился в костюм из домашнего сукна, что ни на есть тонкого».[1] На скудную пищу уходило три четверти его достояния, на скромный гардероб — четверть. Итак, то был идальго бедный, возможно даже, идальго не бог весть каких древних кровей, но из тех, у кого есть родовое копье.
Итак, то был идальго бедный, но при всем том сын благих начал, ибо, как утверждал его современник, доктор дон Хуан Уарте, в главе XVI своего «Исследования способностей к наукам»,>3 «закон об установлении происхождения гласит, что идальго — иходальго — означает «сын неких и благих начал», и если под «благими началами» разуметь блага преходящие, то это неверно, ибо всевозможным идальго счету нет; но если слово сие означает «сын благих начал, кои именуем мы добродетелью», то слово сие означает именно то, что мы сказали». И Алонсо Кихано был сыном доброты.
В бедности нашего идальго — первопричина многого в его жизни, подобно тому как бедность его народа — источник пороков и в то же время добродетелей. Земли, питавшие Дон Кихота, — земли скудные, верхние их слои настолько истончились под вековыми ливнями, что, куда ни глянь, всюду выступает на поверхность гранитное нутро. Довольно посмотреть, как текут в зимнюю пору кастильские реки, на долгом протяжении стиснутые между кручами, обрывами и ущельями, реки, в мутных своих водах уносящие к морю бесценный перегной, который должен был бы подарить земле зеленый ее покров. И из‑за скудости почв жители этих мест сделались непоседами, ведь им приходилось либо отправляться на поиски куска хлеба в дальние края, либо перегонять с одного пастбища на другое овец, за счет которых они кормились. Год за годом нашему идальго приходилось видеть, как вслед за своими мериносами бредут пастухи, лишенные крова, живущие чем бог пошлет; и, может статься, именно это зрелище наводило его порой на мечты о том, как бы постранствовать по свету, посмотреть на новые земли.
