- Как раз для моего нового бара, - Марина Сергеевна попыталась от дверей объяснить ситуацию.
- Дела нам нет до твоего нового бара, - на правах старой приятельницы заявила Вера Федоровна. - Давай его сюда. - Вера Федоровна говорила ровно, монотонно, едва слышно, и легкую улыбку можно было лишь угадать в ее голосе.
А Марина Сергеевна все еще стояла на пороге кухни. Все еще на что-то надеясь... Она гостеприимна, и - выпить по рюмочке - она будет рада, но они ведь сейчас рюмочку за рюмочкой... Вот так, сразу, безо всякого повода, без должного гостя, без интересного знакомства - просто так, за здорово живешь, а у нее пустой бар, и в магазинах водка по талонам, все надо доставать, а тут готовый коньяк. Раньше - кого им удивишь? А теперь, на фоне этого очередного мероприятия, иметь в доме алкоголь стало так престижно...
Нет, не хотелось расставаться Марине Сергеевне с бутылкой коньяку, и она все еще надеялась, что Вера Федоровна войдет в ее положение, но та уже доставала из серванта рюмки.
Марина Сергеевна с сожалением поставила бутылку на стол и сказала Ирине сердито:
- Ну, ты только вздумай сказать своему, что пила у меня коньяк! - Мало того, что бутылку жалко, так еще и этот придет скандал устроит, что она его непорочную жену портит. - Нет! - Марина Сергеевна развернулась к Вере Федоровне, - ну, ты посмотри на нее, - и даже рукой ткнула в сторону Ирины, словно опасалась, что Вера Федоровна найдет кого-то другого на кухне и посмотрит на него. - Посмотри! Жизнь прожила, а до сих пор не уразумела, что мужу выше подола ничего показывать нельзя. Нашла кому правду говорить! Мужу!
Вера Федоровна тихо улыбнулась, или усмехнулась, и не поймешь, и, ничего не сказав, начала расставлять на столе тарелки. Ирине импонировали и сдержанность, и молчаливость Веры Федоровны, но сама она удержаться не смогла и сказала громко, запальчиво, и в голосе ее звякнули недовыплаканные накануне слезы:
- А почему я должна врать? Я ничего не делаю такого, что нужно было бы скрывать!
Вера Федоровна тихо вздохнула, словно вспомнила что-то грустное, и сказала о своем:
- Раньше он пил с радости да гордости, теперь - от обиды да горя.
Вера Федоровна вновь вздохнула и улыбнулась Ирине, мол, не одинока ты в семейных бедах, но, извини, подробностей не будет. (Вере Федоровне и в голову не приходило, что все перипетии ее семейной жизни, включая и то, до какого состояния напивается ее муж, Ирина в мельчайших подробностях знает из рассказов Марины Сергеевны. Включая и те некоторые нюансы, что, возможно, и самой Вере Федоровне неизвестны, скажем то, что говорит муж Веры Федоровны Марине Сергеевне, когда Вера Федоровна выходит на кухню и они остаются в комнате одни.)
Вера Федоровна вновь улыбнулась, и улыбка ее была спокойная и уверенная, какой и подобает быть у благополучной жены.
- Я тебя сколько учу, - все не поднимала рюмку Марина Сергеевна, словно еще надеялась, что коньяк вернется в бутылку, - чтобы сохранять мужу здоровье, никогда не говори ему ничего до конца. Купила вещь - покажи, но истинную цену не называй. Назови половину, и хватит с него. Ему все равно дорого покажется. Так нет же. Она для него еще и ценник сбережет. На работе умная, но где надо...
В комнате зазвонил телефон. Длинные резкие гудки сообщали, что Марину Сергеевну вызывает другой город.
Голос Марины Сергеевны запел, в нем в миг не осталось и следа былого раздражения. Сладкий, томный, улыбчивый, можно сказать, сладострастный говор наполнил квартиру.
Вера Федоровна встала, плотно прикрыла дверь.
Ирина усмехнулась в душе, она понимала, что Марина Сергеевна оставила дверь открытой специально, Марина Сергеевна хотела, чтобы подруги насладились ее успехом, и Ирина мельком глянула на Веру Федоровну и по выражению самодовольства, что вдруг появилось на ее обычно спокойном лице, поняла, что Вера Федоровна думает, что рассказы об интимных встречах с мужчинами подруга доверяет лишь ей и что Ирине любовные связи Марины Сергеевны неведомы. Ирина вновь усмехнулась в душе и молча посочувствовала Марине Сергеевне, которая теперь, когда дверь была закрыта, стала говорить во весь голос, прилагая усилия, чтобы все ее слова и риторические вопросы были слышны на кухне. Но Ирина была в своих мыслях, и разговор Марины Сергеевны ее не интересовал. И так все было ясно. Марине Сергеевне звонил старый возлюбленный, с которым, в отличие от других, у нее был не кратковременный отпускной роман, а весьма продолжительная связь, что длилась худо-бедно, но уже двадцать лет, и с двадцатилетием со дня их знакомства Марину Сергеевну и поздравлял сейчас ее телефонный собеседник. Что очень мило, конечно, но Ирина, хотя и знала весь сюжет романа в интерпретации Марины Сергеевны (и завязку - знакомство на Кавказских минеральных водах, и кульминацию - встречи в Москве, где Марина Сергеевна училась на заочном отделении института, и эпилог - краткие и редкие встречи теперь, когда учеба осталась в прошлом и поездки Марины Сергеевны в Москву стали редкостью), но не находила в данном романе ни красоты, ни притягательности. Как можно любить сразу двоих? Впрочем, Марина Сергеевна никогда и не говорила, что любит мужа, лишь всегда подчеркивала, что при всех своих возможностях она без него не имела бы, практически, ничего - все благосостояние ее дома и безбедная жизнь взрослой дочери - заслуга его и только его. Но... двадцать лет любить одного, а терпеть другого? Нет, подобная ситуация вызывает у Ирины не зависть... Впрочем, ей-то что за дело до чужого романа, - и она вновь повернулась к окну: не зажегся ли свет в ее квартире.
