Идём дальше.
А это что? Какая-то сеть на стене… нет, не сеть. Гвоздиками, наполовину вбитыми в стену, образован силуэт человека в натуральный размер, а множество ниточек, натянутых на этих гвоздиках, «дорисовывают» образ.
Дальше, дальше… распятие из старой, стоптанной детской обуви, цветастая хозяйственная сумка размером три на четыре метра (насмешка над обществом потребления?)
Парочке американцев – рослые, красивые, хорошо одетые – видимо, муж и жена, понравилась эта сумка: остановились, долго смотрели на неё. А я на них.
Тишайший скрип блестящего паркета, звук шагов – из другого зала вышла девица лет двадцати с небольшим. Посмотрела на меня выразительным взглядом; на лице вроде как улыбка. Да ещё и попа у неё была такая аппетитная, затянутая в джинсу… не теряя её из виду, – попу, я имею в виду, – я оторвался от лицезрения американцев и, меняя свой маршрут, двинулся за девицей. Ну, просто так. Без всяких намерений. Хотя, чем чёрт не шутит, – познакомиться с иностранкой… Она, видать, почувствовала мою «слежку», периодически оглядывается, улыбается мимоходом и даже как-будто бы не мне. И даже как-будто бы не улыбается. Но всё равно интересно… да тут ещё и эротические экспонаты пошли, словно специально как-то настраивая в нужном ключе … чёрно-белые «ню» в стиле, напомнившем мне Обри Бердслея, потом фотосессия-обнажёнка. Стою, глубокомысленно нахмурившись, изучаю то, что ниже пояса у модели в рамке, рядом со мной то же самое делает, и тоже с глубокомысленной миной и даже сопя – от эстетического усердия, надо полагать – какая-то любительница авангардного искусства. Наконец, не выдерживаю, отворачиваюсь, улыбаюсь и выхожу в следующий зал.
А где же путеводная попа? За которой я перемещался из зала в зал? Потерял. Утопала куда-то, в каком зале я её теперь найду? Может, в этом? Ну-ка, зайдём…
Ёлы-палы… а это что?!.
Какая-то непонятная деревянная фигура в рост человека. Но не это главное, а главное то, что она… периодически вздыхает и издаёт какое-то невнятное бормотанье! Обхожу вокруг – видимо, где-то аудиоисточник? Ничего такого не обнаруживаю.
А вот огромный зал, почти пустой. Здесь, наверное, проводили балы или банкеты когда-то давно. А сейчас в центре зала один-единственный экспонат: старинный автомобиль, какой-нибудь «Паккард» или «Студебеккер», до уровня выше колёс вмурованный в цементный постамент. Пустота, тишина, покарябанный автораритет с плешками ржавчины и зеленцой порчи сквозь сохранившийся никель, – «остановленное движение»? Общий тон – паркет, панели, портьеры, – корица, местами переходящая в кофейную чернь.
Посетители музея скользят по высоким сумрачным коридорам тихо, как принято в музеях, напоминая призраков, я вижу их издалека, и мне вспоминается строка из Лорки: «кабальеро безглазы, сеньориты – безгласны…»
Иду дальше.
Лошадь, целиком закованная в латы; искусно, несколькими штрихами написанная рукоблудствующая дама; очень натурально сделанный утопленнник в аквариуме: развевающиеся в зеленоватой воде волосы, выпученные от удушья глаза, раззявленный рот…
Эти страсти, подстерегавшие в каждом зале, заставили меня задуматься: почему? Почему леонардовская «Мона Лиза» в парижском Лувре оставила меня равнодушным (больше, чем сама картина, впечатлил ажиотаж, царивший вокруг её демонстрации; об этом я ещё расскажу), – а вот эта авангардная изощрённость заставила «проснуться». Почему мы такие? Почему, для того, чтоб очнуться от духовной спячки, нам нужно сильнодействующее средство – чтоб вот так, чтоб какой-нибудь выверт вроде крысиных лифчиков-трусиков, какая-нибудь «пощёчина общественному вкусу», чтоб визжащей бензопилой, да по оголённым нервам? В чём причина? Избалованность, пресыщенность? Кризис искусства?
Но вершиной всей этой вакханалии вычурного и извращённого стало то, что я увидел, поднявшись на верхний этаж. «Вершиной» и в переносном, и в прямом смысле – особенностью этого музея является то, что необычны не только экспонаты, но и, иногда, – их расположение. Например, одну ростовую скульптуру я застал в… туалете, представьте себе! Поначалу оторопел, приняв её за живого человека. А этот, добивший меня экспонат – находился под самой крышей, это там даже не этаж, а какой-то огрызок-закуток на полпути к следующему, несуществующему этажу. Что из себя представлял тот экспонат?
