Витя Малинин – тщедушный мужчинка с тонкой грязной шеей, в огромной робе и таких же не по размеру штанах – подошел к стене, облицованной «под шубу», приложил ухо к ее поверхности.
Сюда, за толстые стены штрафного изолятора, лишенного окон, обычно не проникали звуки извне. Однако теперь автоматные очереди звучали настолько громко, что были слышны даже тут.
– Стреляют, Чалый, – Малинин испуганно заморгал.
– Значит, не врали… Бунт, суки, замутили. – Татуированный свесил ноги со шконки и нервно почесал затылок. – Хреново дело…
– Почему?
– А ты, чмошник голимый, еще не понял? Попишут нас тут. Как пить дать!
Так уж распорядилась судьба, что во время бунта в одной камере ШИЗО подобрались два совершенно непохожих зэка.
Особо опасный рецидивист Иннокентий Астафьев, или, по-лагерному, Чалый, был среди зэков едва ли не самой одиозной фигурой. Авторитетные воры давно уже приговорили к смерти, и потому лагерное начальство поселило его в ШИЗО без права выхода в жилую зону. У Чалого было тут все: наркотики, водка и даже молоденькие мальчики-«петухи», которых ему исправно поставлял тот же Киселев. При всей своей гнусности Чалый был человеком умным, хитрым и очень изворотливым, а главное, отличался быстротой мышления и гибкостью ума.
Что касается Виктора Малинина, то этот был зэк из совершенно иного мира: бывший вертолетчик сельскохозяйственной авиации попался на перепродаже авиационного керосина. Погорел Малина банально – просто забыл поделиться краденым с начальством, которое его и сдало ревизорам. А так как перепродажа украденного тянула на «особо крупные размеры», суд отправил бывшего авиатора на «строгач», перевоспитываться адекватно количеству украденного. Воспитатели на зоне попались отменные: спустя месяц он записался в «козлятник», или «актив», надев красную повязку. Однако «козел» из «первохода» получился никудышный: ведь Малина не пользовался среди арестантов абсолютно никаким авторитетом, к тому же дважды погорел на мелком воровстве. Как следствие – его быстро начали чморить свои же «козлы». Запахло самосудом, суицидом и прочими неприятностями. А потому начальник оперчасти от греха подальше упрятал его в ШИЗО. И не куда-нибудь, а в камеру к Чалому – в других камерах просто не было места. В перспективе Киселев собирался этапировать Малину на какую-нибудь дальнюю зону.
Зоновский бунт ни для Малинина, ни тем более для Чалого ничем хорошим закончиться не мог по определению. Ведь зэки наверняка бы попытались ворваться в ШИЗО, чтобы освободить товарищей по несчастью, которых в соседних камерах было с избытком. А уж тогда и лютого беспредельщика Чалого, и жалкого «козла» Малину ждала смерть от рук разгневанных арестантов, и хорошо еще, если недолгая и немучительная.
Вот и получалось, что единственным шансом спасти свои жизни был побег. Но как убежать с зоны, охваченной бунтом? А главное – куда? Ведь вокруг, насколько хватает глаз, – морозная заснеженная тайга, холод, безлюдье, бескормица и дикие звери… Да и менты наверняка будут из кожи вон лезть, чтобы отыскать беглецов! И уж тогда живым им вряд ли удастся выйти. Еще с гулаговских времен на Дальнем Востоке существует негласное правило: всех пойманных беглецов пристреливают «при оказании сопротивления».
И хотя слово «побег» пока не произносилось, оба арестанта думали о нем весь вечер, пока не заснули. А ночью проснулись от странного жара в камере. Спустя несколько минут в помещение медленно посочился едкий удушливый дым, какой обычно бывает от горящей резины. Вскоре прибежал испуганный контролер.
– Астафьев и Малинин, с вещами на выход! – свистящей скороговоркой скомандовал он. – Быстро, быстро…
– А что произошло, гражданин начальник? – непонятливо уточнил Чалый.
– Эти уроды только что ШИЗО подожгли. Сгорим ведь все на хрен! – контролер выглядел предельно обескураженным. – Или задохнемся. Давайте, давайте… Мне еще отвечать за вас!
Как и следовало ожидать, дальнейшего плана действий у контролеров ШИЗО не было. Всех без разбору арестантов, бывших в ШИЗО, просто выгнали из камер на коридор, а оттуда – во двор, в так называемую «локалку», то есть территорию, отгороженную от жилой зоны ячеистым забором, увенчанным густыми переплетениями колючей проволоки. Удивительно, но металлическая калитка была приоткрыта: видимо, перепуганный вертухай, сбегая от расправы, попросту забыл ее затворить.
