— Москва, Москва, — дрожал вагонный воздух.
Из местных динамиков: “Утро красит нежным светом...”
В окнах мелькали подмосковные сосны, пригороды в тополиной метели, платформы Апрелевка, Катуар-Белавенец, Переделкино, Очаково, от названий кружилась голова, фруктовые сады, заборы, цистерны “С горки не спускать”. Поезд замедлился — забилось сердце. Уже больше суток Саша ехал из Львова в Москву, чтобы там пересесть на поезд по месту своего распределения в Сибири. День в Москве — это непременно: Кремль, ВДНХ, Мавзолей, Университет на Ленинских. Он должен все посмотреть.
У титана тощий парень в круглых очках улыбался в откинутую форточку, взволнованно подергивая кадыком. Завидев проводницу, кинулся к ней наперерез:
— Скажите, нельзя у вас в Москве остановиться? На две ночи всего.
— Отчего ж нельзя, — проводница неторопливо прошла в тамбур.
Саша растерянно шагнул за ними, изумленный таким простым решением: ему ведь тоже негде ночевать. И ему всего на две ночи.
— А я? Мне можно? Тоже, — робея, влез между ними.
Проводница рассмеялась, качая головой: где же ты раньше был.
— Вам негде остановиться в Москве? — высокий мужчина в светлом однобортном костюме курил в тамбуре.
Саша видел его в первый раз. Видимо, из соседнего купейного.
— Андрей Андреевич, — мужчина широким взмахом протянул ладонь. — Будем знакомы.
На перроне, пока хлопотали с багажом, Саша восхищенно рассматривал полукруглую стеклянную крышу в тонких стальных арках. Грандиозный металлический купол словно парил в воздухе. Похожий дебаркадер и во Львове, но он другой, другой...
— Вы впервые в Москве? — улыбалась Наташа, белокурая жена Андрея Андреевича, модная, нежная.
Саша стеснялся ее полупрозрачной блузки с рукавами-фонариками, брошь под воротничком, отвечал в сторону. Он вообще не знал, куда ему смотреть. Звон трамваев, автомобили гудят резко, часто, все бегут. Из высоких, широких дверей вокзала выплескивается толпа: военные, школьники, молодежь, сельские жители, навьюченные тюками, мешками, корзинами, спешат на рынки, торговать молоком, цветами, зеленью. Продавцы с лотками-тележками “Воды”, “Мороженое”, запах мокрого асфальта после поливалки.
Саша задохнулся от вида высотки напротив: улетела тонким шпилем в синее небо — университет, должно быть.
Усаживаясь в такси, успел увидеть черных каменных орлов, что собирались взлететь с башни вокзала по всем сторонам света. Не стереть улыбку с губ — Москва во все окна, — кружатся высотки, набережные, раскинулись широкие проспекты, солнечные пятна, у девушек белые носочки. Во Львове тоже эта мода, но здесь... Ахнул на семиместный черный “ЗИС”-кабриолет с шашечками по борту:
— Такси?
— Нет у вас таких? — радуется Наташа.
Ветер в окно — растрепал чуб. Запах у Москвы другой — холоднее, свежее. Непонятно, что так пахнет: сам воздух, или цветут здесь какие-то невиданные в их краях деревья, нарядные, с блестящей темной кроной, или это духи ее.
— А знаете, почему этот трамвай называется “Аннушкой”?
Он не смотрел на нее — взглядывал, краем глаза следил за ее тихой грацией: необыкновенная. Шляпка на затылке и летние перчатки. Смешно: он украдкой изучает их, они все время поглядывают на него, проверяя впечатление от города, делятся с ним этим городом, щедрые души.
Страна моя, Москва моя,
ты — самая любимая!
На заднем сиденье “Победы” поет Сашина душа. Он немного огорчился, когда центр вдруг кончился и за окнами автомобиля снова замелькали окраины, дачные поселки, станции.
— ...считай, Москва. Тридцать минут на электричке, и ты на вокзале в центре, — затылок у Андрея Андреевича безукоризненно подбрит. — Максимум тридцать пять.
— А вот наша школа. Андрей Андреевич — директор, я — завуч, — Наташа протягивает руку к его окну.
Саша не дышит — кремовая перчатка у его лица.
Домик у Никитиных свой. Вокруг небольшой сад, грядки, цветы. Крохотная усадьба уютно огорожена штакетником. Крыша над дубовым колодцем с дверцами.
Навстречу на крыльцо выбежали две девочки-близняшки лет шести. Тонкие, легкие бабочки. Визжали, смеялись, повиснув на родителях, тянули в дом за чемоданы. Саша любовался, завидовал.
