Ужас какой-то!
И кровати у них оказались рядом.
Лена рассказывала новой подружке о преподавателях и мальчишках и девчонках, что учились в интернате. Больше всех она ненавидела завхоза — невысокого мужичонку с крысиным личиком и короткой стрижкой.
— Ты от него подальше держись, — сказала она. — Такой хмырь! Он к девчонкам пристает…
— Как это — пристает? — удивилась Лина.
Завхоз был старый и страшный, такому ли к девчонкам с поцелуями лезть?
— Если бы с поцелуями, — по-взрослому печально сказала Лена. — Говорю тебе, держись от него подальше. И на склад к нему не ходи, когда попросит помочь. Поняла?
Ничего Лина не поняла, но согласно кивнула, чтобы не обижать подружку.
Занятия, которые начались с первого сентября, показались Лине легкими. У них в школе и задачи потруднее давали, и ответов по теме требовали более развернутых. Училась она хорошо, а учительница биологии и химии Ада Владимировна прямо выделяла ее из всех остальных учеников.
— У тебя, Лина, способности, — говорила Ада Владимировна. — Тебе учиться надо. Мы с тобой будем готовиться, чтобы ты в институт поступила.
Надо же — в институт! У них в деревне таких не было — кто в Завадном рождался, и жизнь свою здесь проживал. Только одна была Анна Быстрова, которая лет шесть назад из Завадного в город уехала, а потом там с ней что-то плохое случилось, только, что именно, так никто и не говорил, просто объясняли — скурвилась. Что это значило, Лина не знала, только слово было очень плохое, за него детей по губам били.
В интернате время тянулось однообразно — занятия, уборка помещений, вечерние игры, а по субботам и воскресеньям в маленьком тесном кинозале показывали кино. Лина здесь увидела кинофильмы «Щорс», «Когда казаки плачут», «Волга-Волга», «Кубанские казаки». «Кубанские казаки» ей не понравились — слишком уж хорошо в деревне жили, так не бывает. Впрочем, поправляла она себя, может, в кубанских деревнях именно так и живут — и ананасы, похожие на большие шишки, у них на столе, и апельсины с мандаринами, которые Лина пробовала один раз в жизни, на новогодние праздники, они тоже едят. И море у них там теплое, как вода в бане. Лине очень хотелось побывать там и посмотреть на море, если уж искупаться нельзя.
Вечерами она лежала, глядя в темный потолок, и слушала, как ноет далекий Седик:
— Скучно! — скулил домовой. — Зачем ты уехала!
Можно подумать, что она сама уезжала!
Завхоз подошел к ней в коридоре, бесцеремонно схватил за руку и принялся Лину бесцеремонно разглядывать. Так курица на червяка смотрит перед тем, как его клевать.
— Новенькая? — требовательно сказал он сиплым голосом. — Как зовут? Лина? Это хорошо…
Он отошел, а Лина вдруг обнаружила, что одноклассницы на нее смотрят кто с жалостью, а кто и со злорадством каким-то — ага, мол, попалась!
— Вот гад, — сказала Лена. — Он и на тебя глаз положил. Слышь, Линка. Ты старайся особо ему на глаза не попадаться, чмырю болотному!
Ага, не попадаться! Интернат не город, здесь спрятаться негде.
Завхоз, которого звали Арнольдом Петровичем, встретил ее в коридоре, схватил за руку:
— Басяева! Ты чего без дела болтаешься? Пойдем, поможешь, мне на складе кое-что посчитать надо.
На складе считать оказалось нечего, Арнольд Петрович усадил ее на стул и стал угощать конфетами. Не шоколадными, так — карамельками разными.
— Ух ты, Басяева! — сипловато сказал он.
И полез к Лине под юбку.
— Арнольд Петрович! — попыталась вырваться Лина, но завхоз зажал ей рот потной противной ладошкой и бормотал:
— Ничего, Басяева! Ничего! Как говорится, смелость города берет! — а сам рукой наглел все больше и больше, терпежу никакого не было, только хотелось, чтобы все быстрее кончилось, и Лину затрясло, а потом она уже ничего не помнила.
Пришла она в себя и увидела, что Арнольд Петрович лежит на полу весь расстегнутый, а лицо и шея у него ярко-красного цвета и в уголке рта слюна пузырится. И глаза у него закрыты, только веки дергаются. Лина испугалась, но все-таки задержалась, чтобы привести себя в порядок, потом выскочила со склада и убежала в спальню.
Девчонки, что там были, на нее смотрели с любопытством, но никто ничего не спрашивал, только Лена села рядом, положила Лине руку на плечо и спросила:
