— А поможет? — вытирая слезы, спросила Лена.
— А то! — засмеялась Лина.
— А где же ее взять, эту сапун-траву? — судорожно вздохнула Лена, еще не остывшая от слез.
— А это уже моя забота!
Знала бы она, что сама себе яму роет! До летних каникул Лена в интернате все-таки доучилась, а затем за ней приехали отец с матерью и документы забрали, потому что оба не пили, а когда все в семье нормально, надо чтобы дети жили с родителями. Никак нельзя, чтобы родители и дети сами по себе были и не зависели друг от друга. И на то, что у Лины они тем самым самую близкую в жизни подругу отнимают, Ленкиным родителям было наплевать. Главное — семейная жизнь постепенно налаживаться стала. А отец Лены даже стал своих хитрых кукол вырезать и сдавать в кооператив, который занимался народными промыслами. Куклы его были в цене, поэтому семейное благополучие тоже быстро возросло, особенно когда водку покупать стало не надо. Прощаясь, Лена протянула подружке куклу.
— Держи, — сказала она. — На память. Я теперь дома жить буду и учиться в Масляевке.
На летние каникулы мать взяла Лину домой.
Лине шел пятнадцатый год — время, когда подросток начинает превращаться из гадкого утенка в прекрасного лебедя.
Мать ее особо не расспрашивала, наверное, с директрисой школы наговорилась.
— А иначе нельзя было? — только и спросила она про Арнольда Петровича.
И невозможно убедить ее, что никто в смерти старого развратника виноват не был, сам он довел себя до смерти невоздержанием и жадностью своей.
— Поживи лето дома, Бисяева, — сказала директриса. — Может, поумнеешь чуточку!
В деревню ехали на попутной машине, когда поднялись на бугор и показался луг в сиреневых шариках клевера, Лине захотелось спрыгнуть из кузова и пойти дальше пешком, тем более что Седик уже почувствовал, что она близко, и все от радости опрометчиво порывался выскочить на свет божий. Расчувствовался глупыш, забыл, что никому нельзя показываться.
— Приехала, — сказал пьяный по своему обыкновению дядя Петя.
Он приехал к дому на тракторе, чтобы попросить десятку на выпивку, но мать ему денег не дала.
— Видишь, — сказала она, — дите приехало. Откуда деньги, Петро, сама каждую копейку считаю.
— Ладно, ладно, — сказал дядя Петя. — А Линка-то вымахала! Совсем городская девка стала. Может, и от глупостей разных излечилась. А десятку, Нинуль, все равно дай, там Ванька со вчерашнего мается, места себе не находит.
Шлепнул Лину по заднице, засмеялся и полез в кабину трактора, который продолжал рычать и пыхтеть рядом с домом.
А мать Лине сказала:
— Пройдись, пройдись, давно ведь не была, только переоденься сначала — я там тебе платье новое купила.
— Я лучше в лес схожу, — сказала Лина.
Лес ее вспомнил и принял сразу.
Тропинка, по которой она ходила в прошлом году, заросла колючими кустами и папоротником, но перед Линой кусты раздвигались, и было видно примятую жухлую прошлогоднюю траву. Седик тоже выскочил вслед за ней и теперь прыгал по деревьям не хуже белки.
— Смотри! — кричал он тоненько. — Смотри, как я умею!
И потешно кувыркался в воздухе.
Рад был до невозможности, что Лина домой приехала.
— Без тебя такая скука была, — тоненько кричал он. — Блюдца с молоком никто в предполье не поставит, ложки меда в чулан не положит. Я уже и постукивать начал, и шуршать по ночам, только никто ничего не слышит. Вот у тебя мать крепко спит, выпь не разбудит!
— А там у вас домовой есть? — спрашивал Седик ревниво. — Я городских домовых никогда не видел, да я и в городе никогда не был! — и лез в колючее от сухих веток акации сорочье гнездо, повизгивая от уколов. — Я тебе сейчас пестренькое яичко достану!
— Седик, уймись! — строго сказала Лина. — Тебе триста лет, а ведешь себя так, будто родился недавно. Нарвешься на лешего, он тебе покажет!
Они сели на пригорке, покрытом клевером и земляникой. Из зеленых узорчатых листьев выглядывали бледно-розовые ягоды, обещающие налиться соком и ароматами в ближайшие две недели. Белые цветки земляники соседствовали с розовыми звездочками часиков, а чуть в стороне огромной беспорядочной кучей стоял растрепанный зимней непогодой муравейник, который суетливые и неторопливые муравьи постепенно приводили в порядок. Не все, конечно, были среди них и такие, что ночь просидели за пьянящим жуком ламехузой и сейчас бродили, трясли усиками и бились о стволы трав ничего соображающей рыжей головой. Все как у людей было в муравейнике, все как у людей.
