А ведь очень точное наблюдение, соглашаюсь про себя с Савиным, и память мгновенно оснащает его примерами-антиподами. Не просто разное - чудовищно разное было детство Коленьки Иртеньева, из толстовской трилогии, и Алеши Пешкова - из горьковской. Но и в том, и в другом случаях - детство, пора самых свежих, ничем не замутненных восприятий, познаний и удивительных открытий. Так что пускай наблюдение это не ах какое и новое, - выношенное и рожденное собственным опытом, оно каждый раз первородно.
- По части всяких там нежностей мы, конечно, но добрали, - все так же негромко продолжает Савин. - Недополучили, что ли... Но в чем-то другом росли не хуже.
Получше, пожалуй. Правильней... Гармоничней - вот самое подходящее. Хотя, наверно, больно уж по-книжному.
Нет?.. Понимаете, не было у нас белоручек - мы все умели. Не было слабых, хилых - насчет физвоспитания, спорта у нас толково поставлено. У нас даже - уж не знаю почему - очень отстающих не было. Нас тянули, и сами друг за дружкой тянулись, - потому, наверно...
И вот еще: на заводе, в цехе у нас, ребята есть, армию отслужили, родители - в полном комплекте. А в Москве - не были. Мы же, детдомовские, - все перебывали.
Как девятый класс кончишь, летом - в Москву, на экскурсию. Всю ее, за десять дней, - исходишь, переглядишь. Да к тому ж - дорога. Ездили на своей грузовой машине: навалим в кузов сена, и пошел! Туда - одна ночевка в пути и назад - одна. Да в разных местах чтоб.
Палатки поставим, костер, песни поем. Плохо разве?
- Очень хорошо, Михаил Иванович!
- На всю жизнь! С восьмого класса готовились, ждали, когда в девятый перейдешь и кончишь. А по области в какие экскурсии ходили! В Тарханах были. В Белинском - были. В Верхнем Аблязове - тоже были. Не все еще даже названия-то знают, а мы повидали. Ведь здорово это?
- Здорово, Михаил Иванович!
И тут я должен пояснить смысл наших восклицаний.
В Тарханах, что в ста километрах от Пензы, находится государственный музей-усадьба Михаила Юрьевича Лермонтова. Здесь, в имении его бабушки Арсеньевой, прошла половина его короткой жизни, и нет тут, кажется, ни одного уголка, что не был бы упомянут в его стихах.
Солнечные зеркала барских прудов, серебристый ландыш по сторонам тенистых троп, печальные огни деревень, кремнистый, блестящий под луной путь - все это отсюда, тархановское. Сюда, в тихий уголок природы, стремилась душа мятежного певца - сюда, по воле бабушки, привезли его из Пятигорска. Вечным сном спит он в глубине фамильного склепа, где в каменных нишах мерцают зажженные свечи; бесконечной чередой идут к нему люди, оставляют на тусклой свинцовой поверхности его последней домовины цветы; и - как хотелось ему - склонившись, шумит над ним, вечно зеленея, темный дуб... Заодно уж:
до сих пор лермонтовские дни поэзии проводили в Пятигорске, где поэта убили, ныне, восстановив справедливость, к нашему глубокому удовлетворению, их проводят и в Тарханах, в русском селе, где поэт жил и в которое он навсегда вернулся после рокового выстрела.
В восемнадцати километрах от Тархан, в бывшем уездном городе Чембаре, теперь - Белинском, расположен второй музей-усадьба; здесь, в небогатом деревянном доме с садом, в семье уездного лекаря рос ясноглазый отрок Виссарион - будущий великий критик, деятельность которого составила эпоху в развитии передовой русской мысли. А по другую, восточную сторону Пензы, примерно на таком же расстоянии от нее, как и до Белинского, есть село Верхнее Аблязово, в котором, считают, родился Радищев; местный колхоз, кстати, так и называется - "Родина Радищева". Здесь первый русский революционер пытливо, с горечью вглядывался в жизнь, отчего душа его страданиям человеческими уязвлена была; здесь, в домашней типографии, впервые были отпечатаны страницы его крамольного "Путешествия из Петербурга в Москву".
Такова она, наша пензенская земля, и( теперь вам понятно, отчего мы, пензенцы, с гордостью произносим эти названия - Тарханы, Чембар, Верхнее Аблязово. Причем перечень этот можно бы и продолжить...
- Хороша хозяйка, да? - входя, спрашивает Людмила Ивановна. - Бросила гостя, и заботушки нет!