Зато кресло было счастливо. Никто его не тревожил, не садился, не мял, не царапал. Оно стояло посреди комнаты, восхищенное и гордое само собой. И ему не было дела до того, зачем оно на самом деле было создано.
Конечно, всех этих деталей стул не знал. Изредка приходя в сознание, прислушиваясь к тому, что происходит в квартире, он улавливал изменения. Не было споров, когда один не слышит другого, не хлопало шампанское, не звучала музыка, не смеялись женщины. Не пахло по утрам сигаретой и кофе. Не шелестела газета. Не стучала машинка. Не звонил телефон. Стул не знал, что происходит с хозяином и почему. Но чувствовал, как с его – стула – смертью что-то разладилось в его мире. Опустела квартира, разрушилась аура, исчез дух…
Каждое утро Макс уходил из дома. Подолгу сидел в кафе у большого окна. Пил кофе, курил, наблюдал пробуждение большого города. Что-то ныло внутри, давило, рвалось наружу, просилось обратиться в слова. Но блокнот, лежащий перед ним, изо дня в день оставался чистым… В обед он заказывал виски. Одну порцию, вторую, третью. Но по-прежнему не писалось, не проходила боль внутри, только накатывала жалость к себе да горькие воспоминания о самых разных вещах… И он ещё курил и ещё заказывал виски…
А однажды стул услышал голос той, кого всегда был рад видеть, чьи прикосновения были приятны, той, чей взгляд всегда был так прям и открыт… Её каблуки простучали по лестнице, потом в гостиной. Он услышал, как она налила что-то в стакан. Наверное, выпить. Ещё постояла и прошла в коридор. Кажется, там был хозяин.
– Пропусти, пожалуйста… Нет, Макс, нет. Я ухожу… Ты боишься любить, тебе не нужна дружба. Никто не нужен… Ты, такой тонкий, талантливый, который столько знает, ты даже не хочешь ничего написать. Ты никто, Макс. И не хочешь быть никем.
Снова её каблуки. Открылась дверь.
– Мне так жаль… Прощай, дорогой. Береги себя и не пей столько. Пожалуйста!
Дверь захлопнулась. Стул прикрыл глаза. Он ничего не мог. Ничего. Усталость накатывала на него.
В следующий раз он пришел в себя, почувствовав, как что-то обжигает его не принося боли. Открыв глаза, он увидел хозяина, склонившегося над ним. Кончиками пальцев он касался то некогда лакированных поверхностей, то растрескавшейся, рваной клеенки. И из глаз его капали слезы. Они-то и обжигали стул.
Что привело хозяина в кладовую? Что он искал? Тетрадку с заброшенным много лет назад романом? Брелок с ключами, которые он забрал ТОГДА, из раскореженной машины? Свою прошлую жизнь? Свою молодость? Мечты и надежды? Память?
А Макс и в самом деле многое вспомнил. Например, что точно такой же стул был у его бабушки. Она преподавала математику в школе. Часто брала Макса с собой, и он тихонько сидел на последней парте, окунал перо в чернильницу и рисовал пиратов, мушкетеров и тигров. Перья были плохие, чернила с них часто капали, оставляя кляксы, и их нужно было промокать пресс-папье, которое стояло там же, на парте… Вспомнилась степь. Редкие пирамидальные тополя. Невысокий кирпичный забор, окружающий кладбище. Могила. Гранитный памятник. На изображении она была такой же, как он помнил её с детства. Крупные, в чем-то цыганские черты лица. Шиньон. Черное платье без рукавов с большими перламутровыми пуговицами. Желтая блуза. Как давно он там не был… Вспомнил он первую фразу своего неоконченного романа: «Качнулся воздух, вздрогнул лист дерева и песчинка слетела со стола и упала, и смешалась с тысячами других, наметенных сюда ветром, или попавших иными, одному только Богу известными путями…» Как красиво это звучало… Вспомнил, как ему позвонили и сказали, что ОНА попала в аварию. Как ехал, как молился повторяя про себя: «Ты же не оставлял меня никогда». Как дрожали руки на руле… Вспомнил изуродованный SVX и свой нелепый вопрос врачу скорой помощи. Вспомнил недоуменный взгляд того. Сотрудник милиции протянул ему ключи с брелоком: «Может, машину удастся восстановить?..» Какая пустота наступила в тот день… Вспомнил он и ту, которая говорила ему: «Ты такой талантливый». Которая любила его и сама заслуживала любви… Как плохо без неё, как не хватает… А память его всё ворочалась и ворочалась, причиняя боль и заставляя плакать… И слезы обжигали и обжигали стул. Ему хотелось помочь хозяину! Поддержать его. Вновь стать ему опорой. Вытащить, вытянуть, быть рядом. Вернуть себя, вернуть его, их прошлую с хозяином жизнь, их работу! Радостные голоса, смех, споры, пьяное кокетство женщин, ту, которая смотрела прямо и которой он всегда был рад… Но он сам был никем. А НИЧТО помочь не может. И стул вновь закрыл глаза…
