Священник натягивает вожжи, останавливая лошадь:
— Слезай.
Трудно сказать, что звучит в его голосе — пренебрежение или усталость. Так или иначе, путь почти завершен, и мне не до тонкостей. Я выбираюсь из телеги, придерживая одеяло, чтобы ненароком не оскорбить целомудрие своего благодетеля.
Привязав лошадь, он ведет меня на берег, где нас в самом деле ждет одинокая лодка. Дальше простирается непроглядно-черный океан. На его фоне суденышко кажется особенно маленьким и хрупким.
На носу, сгорбившись, сидит старый моряк. С его шеи свисает на шнурке выбеленная временем ракушка — знак последователя святого Мера. Интересно, что он подумал, когда его растолкали ни свет ни заря и велели везти каких-то незнакомцев в ночное море?..
Старик окидывает меня взглядом выцветших голубых глаз, потом кивает.
— Иди сюда, — говорит он. — Не то чтобы у нас была вся ночь впереди!
Он сует мне весло, и я хватаюсь за него, чтобы удержаться на ногах, перелезая через борт.
Челн принимается плясать и качаться, и на миг я пугаюсь, как бы не свалиться в ледяную воду. Но качка прекращается, и в лодку забирается святой отец, отчего та еще ниже оседает в воду.
Моряк что-то ворчит, потом сует весло обратно в уключину и садится грести.
Когда мы достигаем островка, восточный горизонт уже розовеет, встречая рассвет. В неверном утреннем свете клочок земли поначалу выглядит совсем безжизненным. Затем, по мере приближения, я замечаю церковь и рядом с ней камень, поставленный вертикально, и понимаю, что мы прибыли к одному из мест древнего поклонения.
Под днищем лодки хрустит галька — старый моряк ударами весел выгоняет ее прямо на берег. Потом дергает головой в сторону каменного укрепления:
— Вылезай и ступай туда. Настоятельница Святого Мортейна небось уже ждет.
Святой Мортейн? Небесный покровитель Смерти? По спине пробегает холодок дурного предчувствия. Я оборачиваюсь к священнику, но тот отводит глаза. Так, словно смотреть на меня — слишком сильное мирское искушение.
Придерживая одеяло, я с горем пополам выбираюсь из лодки и шагаю по мелководью. Досада борется во мне с благодарностью. Я приседаю в неглубоком поклоне, намеренно позволяя одеялу на миг соскользнуть с плеча.
Этого хватает. Поп ахает, старый моряк щелкает языком. Вполне удовлетворенная, я бреду в холодной воде к берегу. Сказать по правде, до сих пор я ни разу не открывала нескромным взглядам даже лодыжку, но священник сам виноват. Незачем было обращаться со мной как с соблазнительницей, когда на мне живого места нет от синяков!
Добравшись до кустиков травы, торчащих между камнями, оглядываюсь на лодку, но она уже отплыла обратно в море. Повернувшись, я ухожу по направлению к монастырю. Разбирает любопытство: чего могут хотеть от меня почитатели смерти?..
Вход в монастырь отмечают два древних менгира. Во дворе только-только зашевелились куры — роются в земле, отыскивая себе завтрак. При моем приближении они с кудахтаньем разлетаются.
У двери я медлю. Все, чего мне сейчас хочется, это найти укромный уголок и отдохнуть, пока в голове как следует не прояснится. Однако моряк сказал, что меня, должно быть, ждет настоятельница. Не то чтобы я много понимала в настоятельницах, но долго ждать они не любят, это уж точно.
С отчаянно бьющимся сердцем поднимаю руку и стучусь. Тяжелая дверь тотчас же открывается, и я вижу перед собой невысокую и некрасивую женщину, с головы до пят облаченную в черное. Не произнося ни слова, она жестом приглашает меня внутрь.
Следом за ней я пересекаю скудно обставленную комнату, затем иду аскетически пустым коридором в самые недра монастыря. Моя проводница однократно стучит в дверь.
— Входите, — приказывают изнутри.
Монахиня отворяет дверь и движением руки велит мне войти.
Мебель внутри простая, но прочная, в окошко, обращенное на восток, льется ранний утренний свет. Я немедленно нахожу взглядом женщину, сидящую за большим столом в середине комнаты. На ней черное платье и такой же повой, бледное лицо поразительно красиво.
Не поднимая глаз, она указывает на стул. Я подхожу, и мои шаги порождают в комнате легкое эхо. Поплотней запахиваюсь в одеяло и сажусь.
