Ровно в десять ноль ноль я подходил к кафе «Интим». «Клиент» уже сидел за столом в дальнем углу зала. Увидев меня, вскочил и, радостно светясь симпатичным лицом, побежал на встречу. Поймал мою руку мягкими и нежными цыплячьими ручками, принялся энергично трясти.
— Здравствуйте, Максим Казимирович! Очень рад вас видеть! — проговорил он так, будто сделал открытие мирового значения.
— Привет! — небрежно бросил я и, обведя зал подозрительным взглядом, строго спросил: — «Хвоста» нет?
От этого вопроса Архангельский сильно растерялся. Лицо его выразило явное недоумение. Он никак не мог понять о чем же таком я его спрашиваю. Даже оглянулся себе за спину. По всему, он был совсем незнаком с языком штатных агентов контрразведки. Но ничего, очень скоро это слово прочно и навсегда войдет в его лексикон. Это я могу ему обещать и даже где-то гарантировать.
— К-кого, п-простите? — От волнения Вениамин даже стал заикаться.
— Киллера, филёра, мента?
— Шутите? — с надеждой в голосе спросил он.
— Какие могут быть шутки! — «возмутился» я. — Вы, Вениамин Маратович, принимаете меня за кого-то другого. Уверяю вас. В жизни не был так серьезен.
Архангельский сильно струхнул. Побелел лицом. Глаза сделались испуганными и несчастными.
— Вы в этом смысле... А почему, собственно... Извините, но я как-то не обратил внимания.
Я ещё раз внимательно обозрел зал, сказал успокаивающе:
— Похоже, чисто.
Мы прошли к столу, сели.
— Извините, Максим Казимирович, но я позволил себе смелось сделать заказ, — сказал Вениамин. От пережитого им только-что волнения его правый глаз заметно косил.
— Очень хорошо, — одобрил я его инициативу. — И чем же мы будем пополнять биоэнергетический запас организма?
— Простите, но здесь такой бедный выбор, — ответил он разочарованно. — Я заказал осетрину, салат Оливье, купаты, телятину с грибами и бутылку сухого Мартини.
«Слышали бы тебя сейчас, дорогой, бастующие учителя. Они бы уж точно не одобрили бы твой выбор», — подумал я, но вслух сказал небрежно:
— Сойдет. У меня есть предложение — перейти на ты. Ведь мы почти ровестники. Сколько тебе?
— Двадцать пять.
— Ну вот видишь. А мне двадцать шесть. Ты не против?
— О, да! Я с большой радостью.
— Как поживает Валентин Иванович? Все также благодушен и беспечен? Все также верит в правоту своего дела и мечтает занять пост министра финансов в новом правительстве?
Глаза Архангельского беспокойно забегали. Кажется, он начинал уже догадываться об истинной причине нашей встречи, обставленной таинственностью и секретностью.
— А откуда вы об этом узнали? — осторожно спросил он, ещё больше кося.
— Вениами, мы ведь с тобой договорились! — почти искренне возмутился я.
— Извини. Откуда тебе об этом известно?
Я не решился отказать себе в удовольствии потянуть паузу.
— О чем?
— Ну, об этом?
— Правительстве что ли?
— Да, — кивнул Архангельский. — И о том, что Валентин Иванович мечтает занять пост министра финансов?
— Дорогой друг, в отрочестве я был занесен переменчевой судьбой на северо-восток США в штат Огайо, где служил послушником в местном аббатстве. Отец настоятель Максимилиан Дальский, мудрый, надо сказать, был человек, часто говорил нам: «Дети мои, не пытайтесь выглядеть умнее, чем вы есть на самом деле. Не старайтесь перехитрить самого Бога. Все ваши попытки тщетны. Ибо нет ничего тайного, чтобы не стало явным». С тех пор я всегда следую заветам мудрого Максимилиана. Надеюсь, ты понял, о чем я хочу сказать?
После моей речи Архангельский почувствовал себя ещё более неуютно. У него даже руки занервничали, — быстро-быстро зашарили по столу, схватили для чего-то солонку, повертили, открыли пробочку и высыпали всю соль прямо на скатерть. Отчего Вениамин до того сконфузился и растроился, что едва тут же не разревелся, как худая девчонка.
Отчаявшись дождаться от него ответа, я решил напомнить ему о своем существовании.
— Так ты понял аллегорию моего рассказа?
— Прости, но я что-то не совсем... К чему ты это? Извини!
— Ну, зачем же ты так, Веня, — непринужденно рассмеялся я и погрозил ему пальцев. — Хитрован какой! Уж не собрался ли ты перехитрить самого Бога? Нехорошо! Я был о тебе лучшего мнения.
