«Он благословил. Бог благословил меня», – думаю я, глядя вслед бездомному. – «А затем все забрал».
Отгоняю эту мысль прочь. У меня положение гораздо лучше, чем большинства людей. Но именно эта самая привилегия мне и претит. Мне восемнадцать. Я чистокровный европеец. По маминой линии у меня итальянские корни, по папиной – русские. Я довольно симпатичный белый парень, мозг которого не запятнан общепринятыми стереотипами. Мы с мамой никогда не нуждались в деньгах. Мне повезло. Я нахожусь в привилегированном положении.
Бездомный, ковыляющий вниз по улице, – вот кто нуждается в Божьей помощи больше меня.
София нуждалась в помощи больше, чем кто-либо.
И я подвел ее.
Не смог помочь.
Циркуляция жизни сливается в белый шум в моих ушах, омывая меня и все вокруг. Люди проходят мимо, представляя собой вереницу размытых лиц. Все кажется нереальным – это мир, заключенный в снежный шар. Краски аллеи с магазинами тускнеют в моих глазах. В воздухе ощущаются запахи стирофома и древесины, а не солнца, грязи и жирного фаст-фуда. Все неправильно. Я неправильный.
Но я и так это знаю. Я вне нормы. Слишком выделяюсь. Слишком холодный. Не такой, как все остальные лица в толпе. Я не проникаюсь чувствами столь же глубоко, как они. Не трепещу от неимоверного количества переполняющих меня эмоций, как они.
Если бы я был больше похож на них, теплее, смог бы я предугадать, что собиралась сделать София? Смог бы понять ее лучше? Смог бы увидеть ее отчаяние и остановить его?
Если бы я был больше похож на Айсис, смог бы ее спасти?
«Вот что ты делаешь, Джек. – Эхом раздается голос Айсис. – Ты защищаешь людей».
Мои руки дрожат, костяшки пальцев обагрены кровью. Я разворачиваюсь и направляюсь к машине.
Я ехал на встречу со своим новым работодателем, Грегори Калланом, из «Вортекс Интерпрайзес». А эта маленькая экскурсия на аллею с магазинами посвящалась банкомату, где я смог бы снять деньги. Но меня отвлек бездомный.
Сентябрьский воздух вокруг меня изнемогает от жары, сверчки исполняют одинокие песни в высокой золотистой траве на обочине шоссе. Волна испепеляющей жары – последнее издыхание зверского лета, которое поражает Огайо раз в столетие. Колумбус никогда не выглядел суше и больше. Небо бледное – бело-голубое – и простирается в нескончаемую даль. Белая рубашка прилипает к каждому вспотевшему изгибу моего тела, а темный пиджак поверх нее неприятно жаркий.
Я не должен быть здесь.
Я должен быть в Кембридже, в Массачусетсе.
Или в Гарварде. Разместившись в тусклой комнатке общежития, учиться терпеть идиота, который будет моим соседом по комнате целый год. Должен посещать занятия, делать записи в ноутбуке, купленным мамой. Но я вернул ноутбук и вернул комнату в общежитии. Я вернул все. Я пересмотрел свое обучение, закрыл банковские счета, собрал единственный черный рюкзак и на кухонном столе оставил записку, повествующую о том, чтобы мама не волновалась.
А затем ушел.
Тот мир – невинный маленький аквариум с молодыми беспокойными людьми, именуемый колледжем – не для меня. Я взрослее их. И так было всегда. Я умнее их. И так было всегда.
«Удивительно, что по утрам тебе удается оторвать голову от подушки». – Ее голос четко звенит в ушах. Но теперь мне лучше его игнорировать. Сейчас он стал немного тише. Я не видел эту девушку полгода, однако ее голос глубоко проник в мой мозг. Это невероятно. Невероятно раздражает. Это может быть либо доказательством ее невыносимо стойкой личности, либо доказательством моего нежелания отпускать несколько последних моментов своей жизни, которые были по-настоящему счастливыми. Счастливыми? Не уверен, что вообще когда-либо был счастлив, даже с нею. Это путаница нечетких воспоминаний и украденных моментов нежности, пронизанная обжигающим чувством вины в виде Софии.
Возможно, я был счастлив. Но это бессмысленно. Нет никакой ценности в том, чтобы быть счастливым.
Нет никакой ценности в том, что не длится вечно.
Я сворачиваю направо к судоходному каналу Колумбуса, где фуры укомплектовывают партией из пяти пыльных, огромных контейнеров «Мэтсон». Два массивных крана шумно переставляют контейнерные блоки, загружая и выгружая со скрипящей, покорной неторопливостью. Мужчины в оранжевых жилетах и защитных шлемах лавируют между контейнерами, проверяя содержимое, делая пометки в бумагах и выкрикивая ругательства друг другу сквозь упорядоченный хаос. Грегори, высокий, широкоплечий мужчина с внушительными седыми усами и в твидовом костюме, стоит на ближайшем пустыре, а рядом с ним молодой человек пониже, но тучнее, и на нем, как и на мне, темный костюм. Его поза напряженная, но в тоже время расслабленная. Волосы торчком. Глаза темные. А на шее видна татуировка дракона. Это Чарли Морияма – правая рука Грегори и самый надежный телохранитель, помимо меня.
