Лавр Георгиевич Корнилов слыл наиболее авторитетным представителем российского генералитета, сохранявшего верность воинскому долгу и присяге. Выходец из простых казаков, сын хорунжего, он сумел добиться практически невозможного — стать Верховным Главнокомандующим не благодаря связям, протекции или родовитому происхождению, а исключительному упорству в учебе, освоении военного дела, усердию по службе и личному мужеству. Во время Русско-японской войны стрелковая бригада, штаб которой возглавлял Корнилов, прикрывала отступление русской армии под Мукденом. Оказавшись в окружении, бригада с тяжелыми боями прорвалась сквозь японские части, вынеся на руках больных и раненых.
Примерно в сходной ситуации пришлось побывать Корнилову со своей дивизией и в Первую мировую. Она успела проявить себя в Галиции, где за наведенную в подчиненных частях дисциплину, проявленную доблесть и упорство в противодействии австро-германским войскам была прозвана «стальной». И здесь Корнилов командовал прикрытием арьергардов российских войск, отступавших из предгорий Карпат. В одном из боев генерал был ранен и попал в руки австрийцев. Едва оправившись, Корнилов бежал из австрийского плена и добрался до расположения своих войск.
Лавр Георгиевич яснее многих видел, насколько пагубны популистские заявления Временного правительства о необходимости «дальнейшего углубления революции», которые вели лишь к утрате всякого контроля над ситуацией в стране и, что для генерала было особенно болезненно, к окончательной деморализации армии, полной потере ее боеспособности. С самого начала Корнилов резко выступил против пресловутого Приказа № 1. Он видел, как и без того низкая дисциплина в войсках с провозглашением этого приказа рушилась окончательно.
Внимая призывам демагогов, солдатская масса отказывалась воевать: целые части в полном составе самовольно покидали боевые позиции, оголяя огромные участки фронта. Число дезертиров превышало 1,5 миллиона человек, еще почти 2 миллиона находилось в германском плену. Эти потери никак нельзя было отнести на счет успехов австро-германских войск. Они явились прямым следствием военной политики Временного правительства, самого Керенского и небывалой по масштабам деморализации и разложения российской армии. Как отмечали современники, режим погибал при всеобщем к нему отвращении.
Не встретив поддержки и понимания, не видя иной возможности служить Отечеству, Корнилов написал рапорт с просьбой отправить его на фронт. Просьбу удовлетворили, назначив командующим армией, с определенным понижением по сравнению с прежней должностью. Опытный генерал сразу осознал действительные масштабы катастрофы. Фронт в своей основе держался за счет мужества и доблести честных офицеров и солдат, оставшихся верными присяге. Для спасения незамедлительно требовались самые решительные меры. Отбросив всякую дипломатию, генерал во всеуслышание заявил, что в окопах гибнут самые честные и преданные люди. Привлек внимание к катастрофическим потерям среди офицеров, составлявшим более 30 %, среди солдат они в процентном отношении были вдвое меньшими. По его словам, трусы и предатели бросают позиции, безнаказанно дезертируют в тыл. Чтобы выправить положение, Корнилов потребовал от Временного правительства восстановить на фронте и в тылу смертную казнь для дезертиров, прекращения в войсках анархии, насаждаемой комитетами и комиссарами, пресечения травли и дискредитации офицеров.
Теперь правоту этих претензий Керенский, конечно, осознал. Тем более что без возрождения боеспособности армии «продолжать войну до победного конца», о чем, не переставая, заявляли и председатель правительства, и его министры, было просто невозможно. На словах командующему выразили поддержку, но все нараставший страх перед Советами заставлял Керенского ловчить, лавировать, всячески оттягивать принятие принципиальных решений. Однако и игнорировать мнение Корнилова, пользовавшегося безоговорочной поддержкой генералитета, Керенский не мог. Дабы показаться «своим», глава Временного правительства решил подыграть военным и вновь приблизил Корнилова к себе, назначив Верховным Главнокомандующим, удалив с этого места не успевшего еще войти в курс дела генерала Брусилова. Такой шаг, помимо прочего, диктовался и чисто стратегическими соображениями, поскольку стало совершенно очевидно, что Германия вознамерилась сполна воспользоваться моментом — налицо были все признаки готовящегося грандиозного наступления.
