- А был ли там еще кто-нибудь из добровольцев? - спросил я его о Белом Доме.
- Да, Загребов.
- А кто это?
- Тот, кто продал сербам казачков...
Тогда Петр поведал мне о людях, которые делали деньги на русском добровольческом порыве. Они становились как бы вербовщиками, получая у сербов деньги. Одним из таких и был Александр Загребов, фигура загадочная и противоречивая.
Вскоре после Белого Дома Малышева "взяли на карандаш". Некто Миша, по "легенде" - военврач, ранее воевавший в Афгане, завсегдатай патриотических тусовок, познакомился с Петром и свел его с корреспондентом Пятаковым, после чего сам исчез.
- Я не удивлюсь, если меня арестуют и на допрос придет тот самый "Миша", - сказал мне Петр. Опытный человек умеет отличить человека с погонами, "опера" от просто обывателя.
Малышев дал интервью Пятакову, содержавшее много информации по своей биографии, преследуя цель отомстить Ярославу Ястребову, которого он считал виновным в гибели ряда русских - тех, кого Ярослав завербовал в 92-93 годах. Я полагаю, что основная причина его нелучших чувств к вербовщикам-посредникам, то, что они "погрелись" на этом, заработали деньги на чужой крови. Газета в присущей ей бесцеремонной манере назвала Ястребова "идейным аферистом". Неожиданно он объявился и подал на газету в суд. Другие добровольцы питали тоже не самые теплые чувства к Ястребову. Его даже где-то в 1993 году пытались убить, более того: думали, что убили и даже ставили свечку за упокой души. Как и положено - по жанру - людям определенного сорта, Ястребов выжил. На этом суде некоторые добровольцы справедливо рассудили, что и Пятаков, и Ястребов один другого стоят, и нет смысла вмешиваться в их свару.
Используя Петра как удобную фигуру, его в 1994 году раскручивали, дав возможность появиться в прессе и на экране. Петр сам говорил: "Из меня делают поджигателя рейхстага". Возможно, он слегка преувеличивал - он был явно не масштаба Димитрова. Все мы ходим под Богом, но Петр пытался делать свое дело.
Петр объяснил мне, как уехать в Боснию. Оказывается, к тому времени "канала" уже год как не существовало. Многократно посетив югославское посольство и познакомившись с реальными проявлениями ментальности сербов, я, наконец, получил визу. Диплом защищен. За спиной - крылья. Я их чувствовал!!! Вещи я отдал хорошему знакомому с инструкцией передать их моим родителям, если я не вернусь до определенной даты. "Возвращаться - плохая примета," - повторял я. - Но чем черт не шутит, может еще увидимся!"
Я жадно вдыхаю события последних дней моего пребывания в Москве. В июне Москву посещает Караджич, выступает на радио, но по моему мнению, неудачно, сказывается то, что русский язык ему не родной.
Последняя июньская "Бессоница" на радиостанции "Эхо Москвы". Нателла Балтянская и Андрей Черкизов беседуют с Александром Невзоровым. В течение первого часа Невзоров спокойно, с тихой издевкой, "ломает" и переубеждает Черкизова - и тот переходит на сторону питерского журналиста. В течение второго часа растерянная и недоуменная Нателла пытается противостоять апологетике Сталина, но это жалкие потуги...
Часы поставлены на обратный отсчет, отбивая последние дни и часы. Я запомнил концерт Макаревича на Красной площади... И вот происходит событие возможно, знамение свыше. За день до отъезда, двадцать девятого июня девяносто четвертого, уже коротко стриженый, я встретил в метро (на "Таганке") крепко сбитого пожилого мужчину в очках, который разговорился со мной. Чем-то его привлек мой внешний вид. Мужчина был "под шофе", пытался угостить меня коньяком. И ехал он то ли с похорон, то ли с поминок. "Какие были люди!" Оказалось, что передо мною бывший летчик, воевавший ранее в Израиле и Анголе. Он сокрушался по поводу своих товарищей, погибших за что-то в этих конфликтах. Назвал себя "диким гусем".
Я сначала не все понял и поинтересовался, за кого же он воевап в Израиле. "За Советский Союз!" - ответил он неожиданно ясно и твердо. "А в Анголе?" - "Да, хрен там разберешь! И те черные, и те! Но я не убивал людей! Когда надо было бомбить, я сбрасывал бомбы и все... Когда же стрелял, выпускал ракету в самолет, я знал, что летчику конец - но я стрелял не в него, а в истребитель," - его явно мучали фантомные боли прошлых войн.
