Жан-Клод застыл рядом в полной неподвижности. Старые вампиры это умеют – они прекращают двигаться, дышать – все прекращают. Если отвернешься, его будто и нет.
Человек стоял к нам в профиль, опираясь на джип. Он как раз прикуривал. Можно было бы подумать, что он нас не видел, но я знала, что это не так, и держала его под прицелом. Он знал, что мы здесь. Спичка вспыхнула, выхватив из темноты такой совершенный профиль, что редко увидишь. Золотые в свете пламени волосы спадали до плеч густой волной, обрамляя лицо. Привычным движением человек бросил спичку на асфальт, вынул изо рта сигарету и поднял лицо к небу. Уличный свет играл на его лице и золотых волосах. Человек пустил три идеальных дымовых кольца и рассмеялся.
Этот смех как прикосновение пробежал у меня по спине, заставил задрожать, и я подумала, как это я, черт меня побери, могла принять его за человека.
– Ашер, – произнес Жан-Клод. Произнес без интонации, как ничего не значащее. Но я лишь с трудом удержалась, чтобы не обернуться на Жан-Клода. Я знала, кто такой Ашер, но только понаслышке. Они с Жан-Клодом и слугой Ашера, Джулианной, лет двадцать мотались по Европе. Это был menage a trois – наиболее близкий к семье союз, который был у Жан-Клода с тех пор, как он стал вампиром. Потом Жан-Клод был вызван к одру умирающей матери, а Джулианна и Ашер попали в руки церкви. Охотников за ведьмами.
Ашер повернулся к нам правым профилем. Свет фонарей, ласкавший совершенство его левой стороны, вдруг показался резким. Правая сторона лица была похожа на оплавленный воск. Ожоговые, кислотные рубцы – следы от святой воды. Вампиры не умеют залечивать раны, нанесенные освященными предметами. У тех попов была теория, что из Ашера можно выжечь дьявола, капая на него святую воду.
Я держала его под прицелом, и ствол не дрогнул. Недавно я видала зрелище и похуже. Это был вампир, у которого половина лица сгнила. Глаз болтался в пустой орбите. По сравнению с ним Ашер – просто мальчик с глянцевой обложки. Но шрамы эти выглядели еще ужаснее по контрасту с красотой уцелевшей части лица. Почему-то они казались хуже, оскорбительнее. Глаза у него были оставлены чистыми, и поэтому нос, полнота губ и контур лица вырастали из моря шрамов. Его Жан-Клод успел спасти, но Джулианну сожгли как ведьму.
Ашер так и не простил Жан-Клоду смерть женщины, которую любили они оба. Насколько мне было известно, он просил моей смерти – хотел убить человека-слугу Жан-Клода в качестве мести. Совет отказывал ему – пока что.
– Отойдите от джипа. Медленно, – сказала я.
– Вы хотите меня застрелить за то, что я прислонился к вашей машине? – спросил он с беззаботной иронией. Интонация, выбор слов напомнили мне Жан-Клода в первое время нашего знакомства. Ашер, не касаясь машины руками, встал ровно, выпустил в мою сторону кольцо дыма и снова засмеялся.
Смех скользнул по моей коже, как прикосновение меха, мягкого и отдающего смертью – ну самую чуточку. Это был смех Жан-Клода, и он меня чертовски нервировал.
Жан-Клод сделал глубокий, прерывистый вдох и шагнул вперед. Он не загораживал мне обзор и не просил убрать пистолет.
– Зачем ты здесь, Ашер?
В его голосе было такое, что мне редко доводилось слышать: сожаление.
– Она меня застрелит?
– Спроси ее сам. Это не я держу пистолет.
– Значит, это правда. Ты не правишь своим слугой.
– Лучшие слуги – те, кто приходит в твои руки добровольно. Ты меня этому учил, Ашер, ты и Джулианна.
Ашер отбросил сигарету и сделал два быстрых шага вперед.
– Не надо, – сказала я.
Руки Ашера сжались в кулаки, гнев его наполнил ночь напряжением приближающейся молнии.
– Никогда, никогда не произноси ее имя! Ты не имеешь права, ты не заслуживаешь!
Жан-Клод чуть поклонился:
– Как прикажешь. А теперь скажи, чего ты хочешь, Ашер? Анита скоро может потерять терпение.
Ашер уставился на меня. Смерил с головы до ног, но без сексуального любопытства, хотя похоть во взгляде тоже была. Он меня оглядывал, будто я была машиной, которую он собирается купить. У его глаз был странный бледно-голубой оттенок.
– И ты действительно меня застрелила бы? – Он повернулся, чтобы мне не были видны шрамы. Он точно знал, как лягут тени. При этом он улыбнулся так, что мне полагалось бы растаять в лужицу. Не вышло.
