Прошла пара томительных тягучих минут. По-прежнему ничего не происходило. Антон почувствовал, что начинает дубеть от холода, и потихоньку зашевелился.
— Замри, мудило! Не двигайся! — шикнул на него Чеботарь.
Не успел он закончить фразу, как над березой что-то громко зашелестело. Будто большая стая крякашей [12] заполошно пронеслась над ними на бреющем. Антона вдруг обуял какой-то дикий животный страх. Он явственно услышал, как его собственные зубы самопроизвольно пустились в пляс, застучали мелко и дробно. Антон судорожно вздохнул и, вопреки всякому здравому смыслу, крепко зажмурился. Таким вот наивным, нехитрым способом мальчишка, перепуганный насмерть, пытается уберечься от страшного наваждения.
Снова что-то громко зашелестело. Теперь уже гораздо ближе. Но на этом все и закончилось. Ни единый звук не нарушал больше мертвой предрассветной тишины. Какое-то время коленки Антона еще слегка подрагивали, кровь колотила в висках, но с каждой минутой все реже и реже.
«Да, точно, крякаши! — потихоньку засветилось в его мозгах, снова обретающих способность трезво мыслить. — Именно утки! А я тут, как дурак последний, труса праздную?!»
Антон распахнул веки, огляделся и звучно выдохнул. Ни единой неведомой опасной живой твари в пределах видимости, естественно, не наблюдалось.
«Да и откуда ей, на хрен, взяться в этой тайге, давно исхоженной вдоль и поперек?!» — прикинул он.
— Вот же твою мать!.. — жалко проскулил Чеботарь, все еще тупо, по-детски, подливая маслица в огонь, горевший в его душе. — Показался [13] нам, сучий потрох! Все ж таки вылез!..
— Кто показался? О ком ты говоришь? — перебил его словоизлияния Антон, раздраженно сдирая с себя телефонный кабель. — Да я лично никого и не видел.
— Вот и все! Теперь нам хана! Он ни за что нас не отпустит! — не обратив никакого внимания на его слова, продолжил гнуть свое Чеботарь, выдрал руку из-под провода, вдруг истово троекратно перекрестился и запричитал: — Свят, свят, свят!.. Спаси мя, грешного!
Вышло это у него настолько банально, по-киношному, что Антон отвернулся, пряча едкую усмешку, и подумал: «Дает, блин, мужик! Большой театр тут просто отдыхает!»
Освободившись от провода, поежившись, он торопливо засеменил к костру, только теперь ощутив, как капитально успел продрогнуть за время нелепого театрального действа, навязанного мутным мужиком. Антон посмотрел на давно потухшие, залитые ухою угли, и едва сдержал ядреный матерок.
«Вот же подарочек! Теперь же все опять разжигать придется! Ну и поиграл, придурок!»
— Собирайся быстро! — рявкнул над ухом Чеботарь.
Антон вздрогнул от неожиданности, резко развернулся к нему лицом.
— Да никуда я с тобой не пойду! Никуда! Вали один… — вспылил было он, но оборвал себя, наткнувшись на взгляд чужака, полыхающий злобой.
В горле засвербело.
«А ведь он, похоже, малость не в себе. Вон побелел-то как, что твой покойник. Всю рожу сплошь перекосило. Испуг, наверное, так натурально не сыграешь. Или все же можно?.. — Только теперь Антона наконец осенило, и от нового открытия ему совсем поплохело. — Да он же, похоже, больной на всю голову. Совершенно невменяемый. Вот же угораздило с сумасшедшим в тайге схлестнуться!»
— Пойдешь! — с явной угрозой процедил сквозь зубы Чеботарь, зыркнул исподлобья, и его широкие, заросшие ржавой волосней ноздри затрепетали, прямо как у норовистого коняги. — Куда ты денешься! — Он поднял к груди огромные лапищи, сжатые в кулаки, и снова гаркнул на Антона во всю глотку: — Я кому сказал?! Шустряком! Собирайся мухой!
На сборы у Антона ушло не больше пары минут.
Он решил не ерепениться, здраво рассудив: «Лучше этому придурку сейчас ни в чем не перечить. Не надо обострять обстановку. Потом, попозже, я от него все равно улизну. Выберу момент и ноги сделаю. Ему же за мной по тайге все равно не угнаться. Постарше будет лет на двадцать».
Антон кое-как напялил на себя слипшуюся мокрую одежду, небрежно затолкал всю свою амуницию в рюкзак. Тот теперь представлял собой какой-то бесформенный, почти нетранспортабельный баул.
За все это время Чеботарь не произнес ни слова. Он просто стоял в стороне, беспокойно озираясь, нервно потирая руки.