Сам царь в циркуле к своим заграничным представителям от двадцать седьмого июня рисовал это событие следующими словами:
«В то время, как мы колебались между отцовским милосердием и обязанностью охранять будущность нашего государства, Всемогущий Бог в своей справедливости помог нам в этом грустном испытании. Он вчера положил конец жизни нашего сына Алексея. После чтения приговора, во время исчисления его преступлений, этот виновный сын был поражён апоплексическим ударом. Когда он пришёл в себя, то приобщился св. тайн и велел позвать нас к себе; мы пришли к нему со всеми министрами и сенаторами, и он перед нами со слезами раскаяния откровенно признался во всех своих преступлениях и просил прощения. Мы его простили отечески и после того он скончался по-христиански того же двадцать шестого июня около шести часов вечера».
Тело царевича перенесли из крепости в дом губернатора, а двадцать восьмого июня его выставили в церкви св. Троицы, где народу дозволено было проститься с ним.
Несмотря на это событие, деятельность Петра не остановилась ни на одну минуту. Двадцать девятого был праздник у царя: он спускал у адмиралтейства новый корабль «Лесной», построенный по плану его величества; на этом празднике присутствовал царь со всеми министрами, и они много веселились.
Вечером тело царевича отнесли с подобающими почестями в крепость и похоронили.
На другой день праздновали годовщину полтавской победы. Пётр дал большой обед, и царь с гостями беспечно предались шумному веселью.
Плейер, австрийский посланник в Петербурге, донёс об этом событии графу Шэнборну седьмого июля следующими словами:
«Господин граф,
Кронпринц умер двадцать шестого июня, в восемь часов вечера, но не естественной смертью, как распространяют слух. При дворе, в народе и между иностранцами тайно рассказывают, что ему отрубили голову мечом или секирой. Этот слух подтверждается многими обстоятельствами. До этого дня ничего не слышали о болезни царевича и ещё накануне подвергли его пытке. В день смерти у царевича были высшее духовенство и Ментиков, а в крепость никого не впускали и ворота заперли до вечера. Голландский столяр, работавший в одной из новых башен крепости, провёл там ночь незамеченным; с высоты башни он к вечеру видел в комнате пыток движение нескольких особ; он рассказал это своей тёще, повивальной бабке жены голландского министра. Останки царевича, рассказал столяр, были положены в простой гроб из плохих досок, голова была полуоткрыта, шея обмотана полотенцем, как у человека, которому бреют бороду. Царь на другой и следующий день был очень весел. Семейство Меншикова не скрывало своей радости в тот же вечер; императрица обнаруживала вид большого горя».
Голландский министр сообщил своему двору, что умертвили царевича, вскрыв ему вены.
По запискам англичанина Генриха Брюса, которые были напечатаны в Лондоне в 1782 г., можно заключить, что царевича принудили принять яд, от которого он умер.
В народе рассказывали также, будто на допросе Пётр, раздражённый каким-то ответом царевича, убил его сильным ударом палки.
Но достоверных сведений, подтверждающих ту или иную версию смерти Алексея Петровича, историческая наука до сих пор не смогла обнаружить.
После смерти Добрынского Шарлота и Эмилия всё ещё должны были оставаться некоторое время в Ст. Доминго до полного выздоровления Конрада. Когда старик совсем поправился, петербургские беглецы опять сели на корабль и уехали в Америку. Они снова встретились с графом Альбрехтом Моргеншейном. Вот как это произошло.
В двух днях пути от Шарлотенгайна находилась большая испанская колония Роландо, с которой Альбрехт желал войти в дружеские отношения. Однажды он решил нанести туда визит и отправился с двумя поселенцами и несколькими неграми по воде.
На третий день они достигли цели. Их приняли радушно. Всякий хотел, чтобы гости остановились у него. Наконец решили разделить гостей между собой.
Альбрехт попал в дом почтенного старика, стоявший в тени высоких пальм. Под одной пальмой гостю предложили плоды и вино. Семейство старика сидело вокруг гостя. Беседа шла о плантациях, о стадах домашнего скота.
