«Будет ли твоё счастье постоянным или нет? Хорошо ли, что ты завёл дружбу с той особой?» На этих и тому подобных вопросах останавливается Монс, и в разнообразных изречениях находит советы и заметки, пригодные в его положении. «Судьи» гласят ему, например: «чтоб он не вспоминал о прошедшем: там он увидит только страх и нужду; зато в настоящем ему многое благоприятствует». Гадальная книга пророчила: «ты будешь отменный гений, но недолго проживёшь; достигнешь великих почестей и богатства; будешь иметь не одну, но несколько жён различного характера; будешь настоящий волокита, и успех увенчает эти волокитства». Та же гадальная книга вещала подобные премудрости: «когда откроешь свою тайну другому или третьему, то все её узнают; но, впрочем, добрым друзьям ты можешь открыть свои тайны». «Особа, — про которую он допрашивает астрологию, — слишком хитра и коварна; ему верна и любит его от всего сердца». И тут же: «хотя и любит тебя эта особа, но она хочет тебя сначала испытать, будешь ли ты постоянен?». «Нет, — восклицает семнадцатый судья, Орфей: — твои надежды на высокие почести и возвышение тщетны» и т. д.
В противоречивых предсказаниях путается наш герой, часто советовавшийся с гадательницей. Рукопись эта списана его рукой, замаслена и обтёрта: по всем признакам, Виллим Иванович не расставался с ней. Астрология, однако, не удовлетворяет его, и вот суеверный камер-юнкер, не полагаясь ни на неё, ни на красоту свою, ищет более надёжных средств к удержанию за собой капризной фортуны; он жаждет успехов по службе, богатства, успехов в прекрасном поле и прочих лавров: где же средства пожать их возможно легче? Это укажет ему колдовство, хиромантия.
И вот он ищет «некоторую траву, которая растёт на малой горе, красноголовая, с белыми пятнами, а другая с синими пятнами, которая растёт на песке».
Если бы мы могли встретить вечно франтоватого Монса, мы бы заметили на его пальцах несколько разнообразных перстней; владелец их, разумеется, скрыл бы от нас таинственное их значение, но в записных его тетрадках мы находим изъяснение перстней. Оно составлено каким-нибудь из оракулов Монса. Вот, например, перстень чистого золота; не без основания не расстаётся с ним камер-юнкер: «это есть перстень премудрости; кто такой перстень носит, тот может что хочет говорить о всех вольных художествах сего света. Все доктора его не преодолеют, как бы они учёны ни были; что он ни говорит (т. е. владелец перстня), то всякому приятно». Не менее важен оловянный перстень. Казалось, для чего бы его носить? А это между прочим «перстень сокровища: ежели кто такой перстень носит на руке, то тому достанутся серебро и золото». Как же после этого не иметь его всегда при себе? Тут же талисман для «побеждения всех противностей, хотя бы то весь свет один против другого восстал». Это железный перстень. Не забыть и перстень любви: это медное кольцо. Виллим Иванович хорошо знает, что «кто сей перстень имеет, тот должен употреблять его мудро, понеже можно много зла оным учинить; кто женской пол оным прикоснёт, та его полюбит и учинит то, что он желает».
Должно быть, владелец особенно часто обращался к медному перстню; Монс был немец пылкий и необыкновенно влюбчивый. «Марс, третий судья», из гадальной его тетради недаром же предсказал, «что он будет настоящий волокита, и успех увенчает его волокитство». Он ухаживал разом за несколькими красавицами, успевал везде, и свои подвиги держал в строгой тайне; то не был грубый ловелас; нет, во всех любовных шашнях Монс являлся нежным романтиком, немцем, начитавшимся разных сентиментальных стихов; в подражание им он и сам кропал стишонки.
Ещё в период юности Виллим Иванович проводил многие часы за подбором рифм, к какому-нибудь «ненаглядному купидону», «ангелу души», к какой-нибудь «слободской» красавице Амалии. Подойдём к нему, посмотрим, что он выводит пером на лоскутках записной тетради. Какие-то отдельные слова, разумеется, на немецком языке; это остов будущего послания: «моё сердце... ранено... отчего... раз вечером... о Амалия!., моё сердце — Амалия... влюблено... до смерти... прощай, мой ангел...». Страсть, романтический вечер, раненое сердце, разлука, — всё это материал к сентиментальному посланию. Но он не сразу составляется; ему предшествуют отрывочные строчки: «ничего нет вечного на свете — но та, которую я люблю, должна быть вечна... Моё сердце с твоим всегда будет едино!.. Моя любовь — моё горе, так как с тобой я редко вижусь...» И вот слагаются, наконец, немецкие куплетцы следующего, в прозаическом переводе, содержания.
