— Ладно. Надумаешь, приезжай ночью, — говорит Люська.
Раньше я непременно бы так и сделала. А теперь — не хочу. Надоело. Надоели комплименты от женатых друзей. Надоели их жены, ревниво оттирающие от меня своих ненаглядных. Надоело уходить оттуда одной…
Надоело… И убирать совсем не хочется. Поваляюсь с книжкой. Хотя еще только пять вечера и можно пробежаться по окрестным магазинам. В холодильнике слишком много свободного пространства. А вдруг Машкины друзья зайдут, а у нас и угостить нечем. Решаю забег по магазинам устроить завтра… А сегодня лягу пораньше. Но выспаться не удается. Машка возвращается после двенадцати. Конечно, пока она не пришла, уснуть я не смогла. А потом следует долгий скандал на тему ее бессердечности.
Ночью я долго гляжу на отсветы уличного фонаря на знакомой стене. Одиночество… Когда-то я думала, что человек не бывает одинок. Человек не бывает, а женщина бывает…
30 декабря
Утро начинается с явления народу моего бывшего мужа и Машкиного отца. Он долго топчется в прихожей и, кряхтя, надевает тапочки. Костя растолстел. А когда-то вычитывал мне за лишние килограммы. Он сообщает мне и невыспавшейся Машке, которая выползла на звонок, что принес нам подарок. У меня все холодеет внутри. Такая щедрость явно не к добру: не иначе как благодетель наш не даст денег. Костя достает из кармана конверт. В нем путевка на двоих на карпатский курорт. Да, удружил. С учетом того, что у меня работы немеряно. Но Машка радуется и победоносно смотрит на меня, мол, видела, какой папа добрый. Видела.
И догадываюсь, что путевка выдана ему на работе бесплатно. А его мегера отказывается в такую дыру ехать. Но тут Константин достает деньги. И я сразу добрею.
— Выпьешь чаю? — спрашиваю ангельским голосом.
— Выпью, — соглашается бывший. В кухне он оглядывает мой собственноручный ремонтик и недовольно хмыкает. По его мнению, все позднейшие переделки в его бывшей квартире только во вред. Он хорошо помнит, что квартира эта принадлежала ему. И он добровольно (!) мне ее оставил. А я испортила эту однокомнатную квартиру тем, что сделала из нее двухкомнатную, выгородив себе крохотный закуток, чтобы работать по ночам. Оставил он мне ее, потому что разменять не удалось. Вот бедный Костик и попал в бессребреники. Зато теперь я от каждого знакомого слышу: «Твой бывший — настоящий мужик. Жилье тебе оставил». Такое исключительное благородство. Как будто нормой должна быть ситуация, когда свою жену и дочь выставляют на улицу. Еще он меня не бил, не запивал, не сидел на игле, не выгонял голой на мороз. Да ему просто памятник ставить можно! Пока я думаю свою вековечную думу, мы обмениваемся новостями про общих знакомых и наших родных. Машкино отвратительное поведение я с Костей не обсуждаю. Он же мне и поставит на вид, что я неправильно ее воспитала. Вроде бы кто-то мешал ему в этом процессе участвовать. И вдруг Костя спрашивает меня, причем без издевки:
— А замуж ты, мать, не собираешься?
— Нет, не собираюсь. Да и поздно уже собираться…
— Ну, это ты зря. Выглядишь отлично.
Как ни странно, комплимент меня греет. Я расслабляюсь и начинаю свои обычные рассуждения:
— Понимаешь, Зайцев, мне замуж не хочется. Ну подумай, лучшие годы я прожила одна. А теперь, когда мне это и не слишком нужно, кого-то обстирывать и обкармливать? Зачем?
— Ну, ты уж обкормишь…
Ага, помнит мое слабое место: не люблю готовить. А Зайцев, глядя в сторону, продолжает тему:
— И правда, Юль, сколько можно жить одной? Машка уже взрослая… почти…
Ишь как заговорил… Что ж он, когда бросал меня, не спрашивал, как я буду жить одна и сколько? Когда я ночами балансы для сомнительных фирм сводила… Когда Мыша болела и мне не с кем было ее оставить… Когда… Ой, сколько этих «когда»… И все они мешают мне поговорить с Костей по-человечески. Я быстро сворачиваю беседу:
— Да ладно тебе, все у меня нормально.
Прощаясь, Костя не удерживается, чтобы напоследок не напомнить:
— Там денег больше. На сто гривен.
Разочарованный тем, что я не падаю в обморок от счастья, он удаляется. Пока он обувается, я смотрю сверху на намечающуюся лысину, на красное от напряжения лицо и думаю: «Как странно: когда-то думала, что не смогу без него жить… Валялась в ногах… Самым натуральным образом. Рыдала… Хорошо, что никто этого не знает. Кроме самого Кости, разумеется… А он ведь и впрямь обычный хороший человек. Тогда, получается, я была плохая? Ведь кто-то из нас был плохим, если мы разошлись?»
