– Мне иногда кажется, он уже при смерти, – сказал лорд Уорбертон.
Изабелла вмиг поднялась.
– Тогда я немедленно иду к нему.
Он остановил ее порыв; его несколько ошеломил столь молниеносный отклик на его слова.
– Я не имею в виду, что это случится нынче вечером. Напротив, сегодня в поезде он чувствовал себя почти хорошо: мысль о том, что мы подъезжаем к Риму – он, как вы знаете, очень любит Рим, – придала ему силы. Час назад, когда я пожелал ему доброй ночи, он признался, что очень устал, но очень счастлив. Навестите его завтра утром – я только это имел в виду. Я не сказал ему, что собираюсь к вам, – решил это уже после того, как с ним расстался. Тут я вспомнил, – он мне когда-то говорил, – по четвергам вы принимаете, а сегодня как раз четверг. Вот я и надумал сообщить вам, что он здесь и что лучше вам не дожидаться, пока он явится с визитом. Помнится, он говорил, что не написал вам. – Изабелле не надо было заверять лорда Уорбертона, что последует его совету, вид у нее был такой, словно она полетела бы к Ральфу на крыльях, не будь они связаны. – Не говоря уже о том, что мне и самому хотелось вас видеть, – добавил любезно гость.
– Мне непонятно решение Ральфа, по-моему, это чистейшее безумие, – сказала она. – У меня было куда спокойнее на душе, пока я знала, что он за крепкими стенами Гарденкорта.
– Он был там один, как перст, за этими крепкими стенами; они составляли все его общество.
– К нему приезжали вы, вы приняли в нем такое участие.
– Помилуйте, мне просто нечем себя занять, – сказал лорд Уорбертон.
– Мы слышали, что вы, напротив, заняты очень важными делами, о вас все говорят, что вы важный государственный муж. Ваше имя не сходит со страниц «Таймса», где, кстати сказать, оно не очень-то в чести. Вы, как видно, все такой же неистовый радикал.
– Я совсем не чувствую себя неистовым; теперь все на свете разделяют мои взгляды. У нас с Ральфом, как только мы сели в поезд, началось что-то вроде парламентских дебатов, которые так всю дорогу и не прекращались. Я утверждал, что он – последний оставшийся на земле тори, а он называл меня королем готтов и твердил, что во всем, вплоть до моей наружности, я сущий варвар. Так что, видите, он еще полон жизни.
Как ни хотелось Изабелле расспросить его подробнее о Ральфе, она от этого воздержалась. Завтра она увидит его сама. Она понимала, лорду Уорбертону наскучит в конце концов толковать об одном и том же, и он пожелает коснуться других тем. Она все с большей уверенностью говорила себе, что он выздоровел и более того – говорила без всякой горечи. В ту далекую пору он был для нее воплощением упорства и настойчивости; его приходилось непрерывно останавливать, непрерывно призывать к благоразумию, и, когда он вдруг предстал перед ней, она в первую минуту испугалась, что это грозит ей новыми осложнениями. Но сейчас она успокоилась, она увидела – ему просто хочется быть с ней в добрых отношениях, хочется дать ей понять, что он простил ее и никогда не проявит дурного вкуса, не позволит себе никаких многозначительных намеков. Это не было с его стороны местью; она ни в коей мере не подозревала лорда Уорбертона в желании наказать ее подчеркнутым равнодушием, она слишком высоко его ставила. Просто он решил: ей приятно и радостно знать, что он совсем смирился с судьбой. Смирился, как здоровый и мужественный человек, у которого сердечные раны проходят без нагноения. Как она и предвидела, его вылечило занятие британской политикой. Она с завистью подумала о том, насколько удел мужчин счастливее: они всегда могут погрузиться в целительные воды какой-нибудь деятельности. Лорд Уорбертон, как и следовало ожидать, заговорил о прошлом, но заговорил о нем без всяких недомолвок, заминок и даже пошел так далеко, что, упомянув их последнюю встречу в Риме, сказал: «Славное было время». И еще он сказал, что с большим интересом услышал о ее замужестве и рад познакомиться с мистером Озмондом, – ту их встречу вряд ли можно назвать знакомством. Правда, он не писал ей на протяжении всех этих лет, но извинения просить не стал. Словом, в мыслях у него было лишь одно: они старые друзья, близкие друзья. И совсем уже тоном близкого друга, с улыбкой оглядевшись по сторонам, как человек, которому в числе прочих провинциальных развлечений предложили позабавиться невинной игрой в догадки, лорд Уорбертон после недолгого молчания неожиданно спросил:
