Умирая, папа продолжал прочить в понтифики своего друга Колонну, но его не послушали. На следующее утро на папский престол почти единогласно был избран Джованни Лотарио и наречен Иннокентием III. Ему исполнилось 37 лет.
Иннокентий III сразу показал, что в своей теократической системе будет держаться решительного образа действий. С первых дней стало очевидно, что честолюбие и эгоизм присущи ему в значительной степени, но это были недостатки великой души: он хлопотал не в личных интересах, а во имя торжества своей веры.
После Гильдебранда Иннокентий III стал самым смелым деятелем на папском престоле, но оказался гораздо счастливее Григория VII. Он первый из понтификов стал называть себя наместником не святого Петра, а Христа.
Наряду с решительностью и отвагой он обладал редкой чистотой побуждений, чуждый личных стремлений и честолюбия. От такого человека Филипп напрасно ждал уступок и снисхождения. Иннокентий твердо и определенно потребовал, чтобы король возвратился к своему долгу и удалил наложницу.
Целый год прошел в переговорах. Когда все убеждения папского легата Петра Капуанского были исчерпаны, он привел в исполнение высшее церковное наказание — интердикт. Это наказание должно было довлеть над Францией до тех пор, пока король не порвет беззаконной связи с Агнессой Меранской.
Общий ужас овладел Францией.
«Для барона и для виллана сельская церковь была одинаковой отрадой в жизни. Теперь она оказалась под запретом. Жизнь везде замирала, удовольствия прекратились, о пирах не было слуха, прохожие при встрече боялись приветствовать друг друга. На всем лежала печать покаяния, все носили траурные одежды, не брили бороды. Двери храмов были заперты, кресты на них опрокинуты, колокола сняты, образа завешены, мощи убраны. Гробовое молчание наводило всеобщее уныние: нельзя было ни родиться, ни венчаться, ни умереть — всему этому не было церковного напутствия».
Однако жизнь все-таки еще не окончилась; у Филиппа были и другие обязательства. Чтобы окончательно не порвать с Римом, надо было выполнять условия мирного договора с Англией и женить сына.
Бланка Кастильская родилась в конце XI в Толедо или Бургосе. Ее родителями были король Альфонсо VIII и Леонора Английская. Со стороны отца она происходила от старинных вестготских королевских династий Пиренейского полуострова — Кастилии, Арагона и Наварры; с материнской стороны — была внучкой Анри II Плантагенета и знаменитой Алиеноры Аквитанской.
Не только сама аквитанская принцесса, как новая Елена, служила причиной вражды между английским и французским монархами. Ее огромные лены, включающие собственно Аквитанию, Пуату и Гасконь — весь запад и часть юга Франции, — переходили из французской сферы влияния в английскую. Сила французского короля уменьшалась пропорционально размерам уплывающих от него владений бывшей супруги.
Людовик VII упорно боролся с Анри II, сначала, правда, безуспешно. Но ему удалось нащупать болевую точку в английской королевской семье — соперничество между отцом и сыновьями. После этого он искусно играл на этом обнаженном нерве Анри II, стравливая его с сыновьями: Анри Молодым, Жоффруа и Ричардом.
После смерти мужа и старших сыновей Алиенора продолжала править своими владениями и руководить последним оставшимся в живых сыном Джоном.
Этот король, вступивший на престол в 1199 г., принадлежал к худшей разновидности правителей. Всем рыцарским упражнениям он предпочитал роскошь двора и был крайне инфантилен во взглядах, суждениях и поведении. Он был бездарным полководцем и вздорным мелочным тираном, обладая при этом несомненным талантом наживать себе недоброжелателей: «У этого короля было столько же врагов, сколько было у него баронов», — иронизировал летописец.
Представление о полной никчемности Джона стало почти общепринятым. Более того, многие современники считали его не вполне нормальным. Он был «одержим дьяволом», — утверждал маргемский летописец; «сведен с ума колдовством и волшебством», — вторил ему Роджер из Вендовера. Возможно, особенности темперамента, которые он унаследовал от своих предков, толкали его за грань безумия? Его периодические приступы летаргии, его ярость и жестокость, его маниакальная подозрительность дают основание предполагать, что он страдал от острого психического расстройства.
