|
| "I said," persisted Pesca, "that my life belonged to my dear friend, Walter, for the rest of my days-and so it does. I said that I should never be happy again till I had found the opportunity of doing a good Something for Walter-and I have never been contented with myself till this most blessed day. | - Я сказал, - настаивал Песка, - что моя жизнь принадлежит моему другу Уолтеру до конца дней моих и что я не успокоюсь, пока не найду случая сделать нечто для Уолтера. И я не мог обрести покой до сегодняшнего дня. |
| Now," cried the enthusiastic little man at the top of his voice, "the overflowing happiness bursts out of me at every pore of my skin, like a perspiration; for on my faith, and soul, and honour, the something is done at last, and the only word to say now is-Right-all-right!" | Сегодня, - завопил маленький профессор, -неудержимое счастье переполняет меня с головы до ног и льет через край! Клянусь честью: нечто наконец сделано, и мне осталось сказать одно только слово: правильно, все хорошо! |
| It may be necessary to explain here that Pesca prided himself on being a perfect Englishman in his language, as well as in his dress, manners, and amusements. | Необходимо заметить, что Песка гордился своей (по его мнению) истинно английской речью, внешностью и образом жизни. |
| Having picked up a few of our most familiar colloquial expressions, he scattered them about over his conversation whenever they happened to occur to him, turning them, in his high relish for their sound and his general ignorance of their sense, into compound words and repetitions of his own, and always running them into each other, as if they consisted of one long syllable. | Подцепив несколько общеупотребительных слов, непонятных ему, он щедро разбрасывал их где придется и нанизывал одно на другое в восторге от их звучания. |
| "Among the fine London Houses where I teach the language of my native country," said the Professor, rushing into his long-deferred explanation without another word of preface, "there is one, mighty fine, in the big place called Portland. | - Среди лондонских светских домов, где я преподаю мой родной язык, - торопливо продолжал профессор, не давая себе передышки, - есть один в высшей степени светский, на площади Портленд. |
| You all know where that is? | Вы знаете, где это? |
| Yes, yes-course-of-course. | Да, да, разумеется, конечно. |
| The fine house, my good dears, has got inside it a fine family. A Mamma, fair and fat; three young Misses, fair and fat; two young Misters, fair and fat; and a Papa, the fairest and the fattest of all, who is a mighty merchant, up to his eyes in gold-a fine man once, but seeing that he has got a naked head and two chins, fine no longer at the present time. | В прекрасном доме, дорогие мои, живет прекрасная семья: мама - толстая и красивая, три дочки - толстые и красивые, два сына -толстые и красивые, и папа - самый толстый и красивый из всех. Он могучий купец и купается в золоте. Когда-то красавец, но теперь у него лысина и два подбородка, и он уже не красавец. |
| Now mind! | Но к делу! |
| I teach the sublime Dante to the young Misses, and ah!-my-soul-bless-my-soul!-it is not in human language to say how the sublime Dante puzzles the pretty heads of all three! | Я преподаю дочкам язык божественного Данте. И, помилуй меня господь, нет слов, чтобы передать, как труден божественный Данте для этих трех хорошеньких головок! |
| No matter-all in good time-and the more lessons the better for me. | Но это ничего, все зреет во времени - чем труднее, тем больше уроков, и тем лучше для меня. |
| Now mind! | Правильно! Но к делу! |
| Imagine to yourselves that I am teaching the young Misses to-day, as usual. | Представьте себе, что сегодня я занимаюсь с тремя барышнями как обычно. |
| We are all four of us down together in the Hell of Dante. | Мы вчетвером у Данте в аду - на седьмом круге. |
