— Он сказал почему?
— Сказал, — ответил падре Тони, садясь за стол напротив нее, — но, боюсь, я неправильно его понял. Пепе так легко возбуждается, а когда он говорит по телефону, то все путает. Сегодня утром он кричал в трубку, что я не должен уговаривать вас завести детей и молиться. Я спросил его, не пьян ли он.
— Нет, он не был пьян, падре.
— Значит, я понял его правильно?
— Полагаю, что да.
— Но ведь он сказал, что у вас…
Поглядев в сторону, падре Тони прислушался к голосам дам из общества святой Анны — их болтовня на кантонском диалекте напоминала звуки настраиваемого ксилофона. Убедившись таким образом, что слух его не подводит, он перевел взгляд на девушку. Она сидела, как ребенок, впервые пришедший в школу: очень прямо, положив руки на край стола и внимательно глядя в глаза учителя.
— А как, — спросил он голосом помощника отца-настоятеля, — как вы объясните этот странный, гм, феномен?
— Я надеялась, что вы поможете мне найти объяснение, падре.
— Я?
— Разве на теле людей не появляются иногда беспричинно таинственные знаки?
— Вы имеете в виду стигматы?
— Не думаете ли вы, что у меня…
— Дитя мое, стигматы — знаки особой благодати, которая нисходит только на святых. И потом я уверен, что господь не настолько, гм, неделикатен, чтобы позволить себе… Сама мысль об этом!..
— О, падре, все, кроме меня, думают, что это отвратительно! Поэтому я и хочу избавиться от них. Но я не должна этого делать, я не должна! Вы обязаны сказать мне, что я не должна!
— Тише, дитя мое, тише, пожалуйста. На нас смотрят.
— О, как мне заставить вас понять?!
— Прежде всего я хотел бы знать, как вам пришла в голову такая чудовищная мысль.
— Но это вовсе не мысль! А кроме того, какая разница — существуют ли они только в моей голове или на самом деле, вот здесь, если я действительно верю, что они существуют?
— Не показывайте пальцем! Пожалуйста, не показывайте пальцем!
— Но они действительно здесь!
— Полно, полно! Если бы вы были юношей, я бы посоветовал вам заниматься спортом.
— Я им занималась, когда училась в школе.
— Не могу же я рекомендовать спорт замужним женщинам всякий раз, когда они приходят и говорят, что у них на теле стигматы. Кстати, как у вас это появилось?
— Однажды ночью я проснулась и поняла, что их у меня два.
— У вас не было видений или чего-нибудь в этом роде?
— Я видела сон. Мне снилось, что я — это моя мать, но в то же время я оставалась и самой собой. Это все очень запутано. Нас с ней одинаково зовут. Я не знала, кто я. Я как-то стала… обеими сразу. А тут мой муж — он спал подле меня — пошевелился во сне, и я проснулась. Мне не нужно было смотреть или трогать себя. Я поняла, я знала, что их два.
— И что же вы сделали?
— Я встала и что-то на себя набросила. Потом опустилась на колени, помолилась и возблагодарила господа.
— На вас снизошла благодать?
— О, я была в ужасе, но в то же время ощущала и благодать и облегчение. Видите ли, до этого я решила, что буду дурной, порочной. Но теперь я стала отмеченной, отличной от всех других — как прокаженная. Так я спаслась от самой себя. Но иногда, падре, мне кажется, что это спасение обходится мне слишком дорого.
С другого конца комнаты донеслись визги и хихиканье — почитательницы святой Анны поднимали вазы с пола. Затем дамы двинулись к выходу торжественной процессией, и каждая несла вазу с цветами — ни дать ни взять жрицы в коричневых мехах, а цветы на высоких стеблях колыхались у них над головой, как павлиньи хвосты. Падре Тони смотрел, как они, проходя через дверь, растворялись в сумраке соседнего зала, и ему казалось, что комната для посетителей вытягивается в длину — дверь как бы удалялась, черных и белых квадратов пола становилось все больше. Он еще шире раскрыл глаза и снова повернулся к молодой женщине, сидевшей напротив.
— Миссис Эскобар, не хотите ли вы исповедаться?
Она быстро перевела взгляд себе на руки, потом с вызовом посмотрела ему в глаза.
— Нет.
— Потому что на исповеди вам придется признать, что все, что вы мне здесь наговорили, — ложь?
— Это не ложь, падре, а если даже и ложь, я не хочу знать правду.
— Тогда не понимаю, чем я могу вам помочь.
