Было смешно, что она так растерялась. А еще вопросы задавала, тоже боец!
— Вы хорошо знаете материал, приятно было слышать. Здравствуйте!
— Здравствуйте!
Так вежливо отвечает, бо–ольшая скромница.
— Не подумайте, что просто так хвалю, я старый лектор! Приятно, когда слушатель понимает и участвует. Легче работать.
— Это у меня просто хорошая обучаемость. Вечная отличница, с детства. Ой, только не подумайте, что я хвастаюсь, само получилось, — биологический факт и никаких личных заслуг!
— Почему биологический?
— Потому что генетика — раздел биологии. Понимаете, мой папа обожал учиться и передал мне эту особенность. С генами.
Ага, начала кокетничать, о чем ни говори, — женщина есть женщина!
— Что ж, не такой плохой факт. Хоть и биологический. А чем папа сейчас занимается?
— Сейчас? Сейчас ничем. Он умер. Десять лет назад. Извините.
Вот так тебе! Глупая израильская привычка лезть с вопросами.
— Это я должен извиниться, затронул больную тему.
— Но ведь я вас спровоцировала. Правда, нечаянно.
Да уж, поговорили. Нет бы отдохнуть в перерыве. Жаль, неудобно сразу попрощаться и отойти.
— Вы живете в России?
Опять вопрос, причем совершенно идиотский! Как будто по ней не видно, где она живет.
— Да, в Питере. Это у меня командировка. На два дня. А у вас?
— И у меня на два. Из Израиля.
И зачем тыкать на свою карточку? В программе же указано. Во всем мире карточки на металлической прищепке, а у них на шелковой ленточке. Оригиналы! Смешно, что у нее карточка висит почти на животе из–за длинной ленточки. Совсем коротышка! Невольно прочел: «Розенфельд И. Г.»
— Знаете, очень забавная вещь, мы с вами — однофамильцы!
— Но ведь вы — доктор Розен? В программе написано Яков Розен. О! Почти Иаков!!
— Да, Яков и Иаков — одного происхождения, кто как произносит. А фамилию изменил для краткости, уже в университете. Мой отец даже обижался. Просто в Израиле приняты короткие имена и фамилии, можно сказать, мода такая. Но в прошлом я — Розенфельд, так что — самые настоящие однофамильцы.
— Вот здорово! Умереть и не встать! Может, мы даже родственники? И когда–то у нас был общий прадед? Мрачный и красивый мудрец с длинной бородой! И у него была целая куча красивых послушных детей, так много детей, что он только по субботам вспоминал их имена, когда собирал на праздничную молитву… Нет! Скорее моя прабабушка была влюблена в вашего прадеда и родила от него незаконного сына. Так даже интереснее!
— Вы думаете, незаконный сын интереснее?
— О! Нет, конечно! Это я случайно придумала, не слушайте! Меня иногда заносит. А зачем вы сократили фамилию, вы такой модник?
— Ужасный!
— А я нет. Даже стыдно рассказывать. Люблю длинные платья, клетчатые юбки, шали. Но приходится носить эту униформу. Родилась под знаком Весов, — а никакого равновесия!
— Я тоже под знаком Весов. И тоже плоховато с равновесием. Но если мы сейчас не вернемся в зал, то равновесие рухнет окончательно, — уже двери закрывают.
— Да. Как жаль!
— Всего пару часов осталось. А потом обед. Вы собираетесь идти на обед?
— Конечно! Обожаю обеды! Особенно, когда мне их подают, и потом не нужно мыть посуду.
— Тогда занимайте мне место. Я должен вернуться в отель на полчасика, а потом приеду. Идет?
Я мчалась к метро, беспрерывно влетая в лужи. Безмозглая болтунья! Выскочка! Балаболка! Неужели нельзя научиться слушать других людей! И думать, а не лепить всякую чушь. Незаконный сын интереснее! Жуть! Глеб все–таки во многом прав.
И зачем я полезла с отцом и его смертью? Очень умно навязывать свои огорчения незнакомому человеку. Еще бы на кладбище пригласила!
Да, отец прекрасно учился, что из того? Он даже сумел поступить в МГУ на мехмат, хотя никто не верил, что туда примут еврейского мальчика. Но потом оказалось, что в 1963 году еще принимали, был такой короткий период. И таких мальчиков, блистательных востроносых умников и хвастунов, в его группе было полно, человек шесть или восемь. Они все потом уехали, стали профессорами или преуспевающими бизнесменами и богатыми людьми. Кроме моего отца.
С ними еще училась одна девчонка по имени Инна Лифшиц, та самая, из Израиля. Мама ей не звонила, но кто–то сообщил из бывших однокурсников. Однокурсников на кладбище было много, совсем не старые бодрые люди, даже не седые. И еще было очень много студентов и аспирантов, все страшно растерянные, некоторые плакали, но никто не ревел так, как эта чужая незнакомая женщина с длинным опухшим носом. Потом она сидела на нашей кухне, беспрерывно сморкаясь, и рассказывала про отца. Весь вечер рассказывала про отца, хотя мама страшно устала и хотела лечь.
