Я сказала, что последние восемь или девять месяцев запрещала себе думать о том, что же, собственно, делаю и чувствую. Я попросту избегала этой темы. Никогда не обсуждала ее с ним. Мы притворялись, что ничего не происходит. Но, когда я видела в журнале статью о супружеских изменах, я жадно ее проглатывала, — раньше такого за мной не водилось. Я напоминала алкоголика, который не желает посмотреть в лицо своему недугу. Придумывала миллион оправданий, пытаясь убедить себя в том, что это не настоящая «связь», — я даже слова этого не употребляла. Я все еще хотела чувствовать себя праведницей. У меня в запасе имелся целый ассортимент фраз, начинающихся со слов «ну подумаешь»: ну подумаешь, его жена тоже ему изменяет (это был далеко не факт; просто Кэти где-то услышала сплетню и пересказала мне, а я с радостью в нее поверила); ну подумаешь, я ведь никогда не просила его развестись; ну подумаешь, мы ведь не уезжаем с ним из города на целый уикэнд; ну подумаешь, я же не торчу возле его дома как маньячка; ну подумаешь, я же не пристаю к нему со своей любовью, не спрашиваю, любит ли он меня и куда приведут наши отношения.
— И вот от чего мне особенно стыдно, вот с чем я никак не могу смириться. Я ведь не предъявляла ему никаких претензий. Я думала, что в конце концов буду как-то вознаграждена. Я верила, что он ко мне неравнодушен, и это самое унизительное. Я думала, я для него единственная. Ну то есть единственная женщина, кроме его жены. Наверное, я извращенка, но мне бы и этого хватило. Я бы сейчас здесь не лежала, если бы они с Шарлоттой, ну…
— Это беспочвенное утверждение. Вам просто удобно так считать. Имеет смысл подумать над тем, откуда берутся подобного рода необоснованные заявления.
Я понимала, к чему она клонит. Винить во всем Шарлотту и Кристиана значило снимать с себя ответственность. Одно дело заявлять: «Я зрелый человек, отвечающий за свои поступки», и совсем другое — вести себя соответствующим образом. Постепенно я постигала всю глубину пропасти между этими двумя вещами.
После паузы она продолжила:
— Возможно, Кристиан и Шарлотта стали тем катализатором, который заставил вас обратиться к психотерапии. Но они не имеют никакого отношения к вашим истинным трудностям. На их месте могли бы быть другие люди, однако сюжет остался бы прежним. Перекладывая вину на них, вы освобождаете себя от необходимости отвечать на вопрос, почему вы вообще попали в эту ситуацию.
Я вздохнула и ничего не сказала.
Тишину снова нарушила доктор Дж. Она говорила спокойно, но ее слова ранили в самое сердце.
— Вы жалуетесь, как маленькая девочка, которая считает, что заслужила награду просто потому, что вела себя хорошо. Что же до вашей потребности чувствовать себя лучше других… — Она помолчала, прежде чем припечатать меня безжалостным выводом: — Многие из тех, кто ощущает такое желание, в действительности боятся, что окружающие их отвергнут.
Я слушала, как барабанит по стеклу дождь. Постепенно на этом фоне стали проявляться другие, едва слышные звуки: далекий шум машин, тиканье часов, поскрипывание половиц в других комнатах. Я лежала, и в голове у меня зарождался план.
Я взяла из коробки салфетку.
— Знаете, как я себя чувствую? — Я не стала дожидаться ответа. — Я чувствую себя жалкой, униженной, беспомощной дурочкой, которой все вертят как хотят. И да, я ужасно завидую. Я завидую этой молодой, бесконечно уверенной в себе женщине, которая просто берет то, что хочет. И наверное, вам приятно будет узнать, что я злюсь. Я никогда в жизни так не злилась — ну или, по крайней мере, я этого не признавала. И в кои-то веки я не буду держать гнев внутри. Я не буду в нем мариноваться. Вы меня вдохновили, и теперь я начну действовать.
Я умолкла, чтобы дать ей возможность выразить одобрение. Когда стало ясно, что этого не произойдет, я продолжила:
— Я напишу письмо его жене. Она заслужила право узнать правду про своего мужа-бабника. А еще я поговорю с Шарлоттой. Она ведь его боготворит, как я когда-то. Она им восхищается. Я предупрежу ее, чтобы ни в коем случае не влюблялась. Уберегу ее от ошибки, которую совершила сама.
