После обеда я со всеми распрощалась и, как обычно, заранее отправилась в аэропорт. Теперь мне уже не приходилось мучительно сосредотачиваться, чтобы читать газету, наблюдать за людьми, смотреть в окно на окружающий пейзаж. Насколько же приятней становится жизнь, когда притормозишь, думала я.
Одним пасмурным ноябрьским утром, когда наше расставание было не за горами, я наконец ответила на вопрос, который она задала еще в июле: чего я хочу? Чего я действительно хочу от жизни?
Сначала я призналась, что мне трудно говорить на эту тему вслух.
Она спросила почему.
— Потому что я вовсе не суеверна, но у меня есть ощущение, что нельзя говорить о том, чего больше всего хочешь, — а то этого не случится.
У нее вырвался тихий смешок. Она словно хотела сказать: «Ну и странные же вы, обитатели реального мира. Психи, да и только».
— Если вы не знаете, куда именно хотите попасть, то не разочаруетесь, если туда не попадете. Но это значит, что вы всю жизнь будете плыть по воле волн.
Она предложила мне для начала озвучить, чего я не хочу в жизни, — возможно, это будет легче.
— Это просто. Я не хочу быть с человеком, которого не люблю по-настоящему, — или с тем, кто не любит меня. Я не хочу остаться одна, как та старая дева, про которую писали в маминой местной газете, — она упала с кровати и пролежала на полу два дня, пока сосед не заметил, что у нее постоянно задернуты занавески, и не вызвал полицию. Я больше не хочу ввязываться в любовные треугольники. Я не хочу упустить возможность иметь детей. Я не хочу делать работу, которая мне не нравится. Я не хочу…
И внезапно я поняла, чего мне хочется в жизни. У меня было три желания.
— С ранней юности я втайне мечтала написать книгу. За прошедшие годы я начинала, наверное, раз сто — но дальше четырех страниц не продвигалась. Мне попросту не хватало запала. Не хватало смелости взяться за дело по-настоящему. Но теперь мне хотелось бы начать всерьез, посмотреть, смогу ли я наконец реализовать свою мечту.
Она кивнула.
— И как вы думаете, каким образом это изменит вашу жизнь?
— Я воплощу свою мечту — вот и все. Второе: я поняла, что тебе могут разбить сердце, даже если ты защищаешься изо всех сил. Я понимаю то, что раньше, наверное, было мне недоступно: когда два человека вступают в близкие отношения, им обязательно будет сложно, у них будут взлеты и падения, конфликты. Раньше я думала, что влюбляться — значит разрушать себя, потому что потери и мучительная боль от потерь неизбежны. Но теперь я понимаю, что потери — это часть жизни. Я знаю, как с ними справиться. Я понимаю, что привязанности — непременный атрибут полной, насыщенной жизни. Люди должны вступать в отношения друг с другом, даже если есть риск остаться у разбитого корыта. Потому что альтернатива — полное одиночество.
Доктор Дж. смотрела на меня с непроницаемым выражением лица.
— А третье желание?
— Третье — это твердо стоять на ногах и оставаться верной себе. — Я перевела дух. — Наверное, наше время почти истекло.
Она посмотрела на часы:
— Совершенно верно.
На следующее утро позвонил мой зять Скотт и сообщил, что накануне Дэвид спросил у него мой телефон. Я чуть не ахнула от восторга. Но была одна загвоздка: как раз вчера я потеряла мобильник, всем об этом сообщила и только сейчас его нашла.
— Так что ты ему сказал?
— Что ты посеяла телефон.
— Но я нашла его сегодня утром.
— Ну откуда же мне было знать вчера вечером, что ты сегодня утром его найдешь?
— Черт. А мой домашний ты ему дал?
— Нет.
— Почему?
— Потому что он не спрашивал.
— Ну мог бы и сам догадаться! — Я не на шутку разозлилась.
— А если бы ты просто дала ему номер, когда он об этом просил, мы бы не угодили в такую нелепую ситуацию. Он ведь просил у тебя телефон пару недель назад на конференции, а ты что-то типа: не могу, узнай у кого-нибудь другого. По мне, так это полный бред, но ты женщина, так что…
— Ну вот, теперь он будет думать, что не нравится мне. — Я со вздохом повесила трубку, бормоча под нос: — Мужики — полные идиоты. Дураки.
Пришлось созвать подруг на экстренное совещание. Вопрос на повестке дня: надо ли мне узнать у Скотта номер Дэвида и позвонить ему самой?
