— Как здесь прекрасно, Ю Чин. Я рада, что я здесь… умру.
Рядом с ней послышался шум маленьких лап. По одной из высеченных в камне тропок подбежала лиса. Она без страха посмотрела сверкающими зелеными глазами. Еще одна скользнула к бассейну, и еще, и еще. Они бесстрашно лизали голубоватую воду, с любопытством поглядывая на Джин.
Скользили мимо дни, недели — месяц. Каждый день Джин сидела на скамье у бассейна, Смотрела, как опускают свои ветви ивы, как лилии, словно большие розовые жемчужины, раскрываются и закрываются, рождаются и умирают на голубой груди бассейна, смотрела, как хрустальные зеленоватые сумерки окутывают конические вершины, смотрела, как с наступлением сумерек приходят к бассейну лисы.
Теперь они относились к ней по-дружески, эти лисы, знали ее, сидели рядом и рассматривали ее; но никогда она не видела ту стройную лису с белым пятном между раскосыми зелеными глазами. Джин хорошо узнала смуглую женщину Фьен-ви и крепких слуг. А из разбросанных в округе деревень к храму приходили пилигримы; они украдкой, со страхом смотрели на нее, когда она сидела на скамье рядом с лисами, простирались перед ней ниц, как будто она какое-то божество, перед которым следует преклоняться.
И каждый день был точно таким, как предыдущий, и она думала: «Без печали, без страха, без радости, без надежды дни ничем не отличаются друг от друга, и поэтому какая разница, умру ли я завтра или через год?»
Какое бы болеутоляющее ни получила ее душа — то ли от загадочной женщины на ступенях, то ли от Ю Чина, — она после него не испытывала никаких эмоций. И даже к нерожденному ребенку никакого чувства она не испытывала. Знала только, что должна его выносить. Однажды она ощутила слабое любопытство. Она хорошо сознавала, что у этого мудрого священника из Храма Лис есть свои средства, чтобы узнавать новости о мире.
Она спросила:
— Чарлз знает о засаде… о том, что я еще жива?
Он ответил:
— Еще нет. Посыльные, которых к нему отправляли, не дошли до него. Пройдет несколько недель, прежде чем он узнает.
Она сказала:
— И тогда он придет сюда. Ребенок уже родится, когда он придет сюда, Ю Чин?
Он ответил:
— Да.
— А я буду жива, Ю Чин?
Он промолчал. Она рассмеялась.
В сумерках, в середине часа собаки, она повернулась к нему в саду у бассейна.
— Мое время пришло, Ю Чин. Ребенок шевелится.
Ее отнесли в храм. Она лежала на кровати, смуглая женщина склонялась к ней, ухаживала, помогала. В храме горел единственный светильник из молочного гагата, сквозь его прозрачные стенки видны были огни свеч как пять маленьких лун. Джин почти не чувствовала боли. И подумала: «Я обязана этим Ю Чину, вероятно». И летели минуты, пока не наступил час кабана.
Она услышала, как царапаются в дверь храма. Священник открыл ее. Он заговорил негромко, произнес одно слово, он его часто произносил, и она знала, что оно означает «терпение». Сквозь открытую дверь ей виден был сад. Она видела маленькие круглые зеленые огоньки, десятки огоньков, как фонарики гномов.
Она сонно сказала:
— Мои маленькие лисы ждут. Пусть они войдут, Ю Чин.
— Еще нет, дочь моя.
Прошел час кабана. Прошла полночь. В храме царила полная тишина. Джин казалось, что весь храм ждет, даже немигающие огоньки пяти маленьких лун на алтаре тоже ждут. Она подумала: «Даже ребенок ждет… чего?»
И вдруг она почувствовала острую боль и закричала. Смуглая женщина крепко держала ее за руки, которыми она пыталась бить воздух. Священник позвал, и в зал вошли четверо крепких слуг. Они принесли сосуды в горячей водой и с водой, от которой не шел пар, и Джин решила, что в них вода холодная. Они не смотрели на нее и подходили отвернувшись.
Священник коснулся ее глаз, погладил по бокам, и боль ушла так же быстро, как появилась. Она видела, как слуги налили воду в древнюю тангскую купель и ускользнули, по-прежнему отворачиваясь, не глядя на нее.
Она не видела, как открылась дверь, но в храме оказалась лиса. Призрачная в тусклом свете храмовой лампады, она грациозно приблизилась… лисица, изящная, как женщина… с раскосыми глазами, зелеными и яркими, как бриллиант… лисица со ступеней, которую она назвала сестрой…
