Внезапно заговорил человек в синих очках:
— А вы знаете, почему этот товарищ вчера на сукина сына не откликнулся? Мертвый! Это вы покойнику вчера «pardon» сказать изволили!
Гражданин Мечтателев испуганно отдернул ногу и слышал, как девушка сказала, перекрестившись:
— Царица небесная! Какая жалость!
Бородач лежал навзничь, и абсолютная неподвижность его — неподвижность вещи — выдавала тайну.
«Максим» подполз к полустанку. Человек в синих очках лениво встал с чемодана и приотворил тяжелую дверь.
— Тут человек умер, взять надо!
— В Москве пост, — отвечал сонный голос, — там и жалуйтесь!
— Да я не жалуюсь, я заявляю!
— Ну, там и заявляйте!
Но другой голос спросил:
— А он, покойник-то, в сапогах?
— В новешеньких!
Подошли два сторожа и, зевая, вытащили труп.
— Не шевелитесь, — крикнул человек в синих очках. — Какая гадость!
Он несколько раз с силою топнул ногой по тому месту, где лежал труп. Петр Алексеевич в ужасе зажмурил глаза. «Максим» снова тряхнул цепями, вдали в сером небе уже висел огромный золотой купол. Как по воде круги, расползлись блестящие рельсы. У Петра Алексеевича был странный миг, словно потерял он на минуту сознание, а когда огляделся кругом, то увидал уже вокзальную сутолоку.
Девушка аккуратно поднимала какие-то мешочки, очевидно, гостинцы тетушке, а человек в синих очках схватил свой чемодан, обклеенный квитанциями всего мира.
— Arividerci! — крикнул он и помахал рукою с фамильярной театральностью.
Какой-то лохмач загородил вдруг вселенную своим пятипудовым мешком, а за ним другой, а за ним третий. А когда, с волнением толкаясь и крича «виноват», пробился гражданин Мечтателев сквозь толпу, то никаких голубых глаз, разумеется, уже не было…
«И черт с ними», — подумал он.
Исчез и человек в синих очках.
Zwei Seelen wohnen, ach! In meiner Brust.
Faust[4]
Каждый день проходил по судьбою составленному расписанию, и было оно — смешно и сравнивать — не в пример точнее железнодорожного. Только иногда почему-то шумело в ушах, и тогда казалось, что все еще сидишь на мешке в холодном вагоне, по спине тогда пробегал озноб, как от внезапно залетевших за воротник снежинок, и огромные синие очки расплывались тогда круглыми мраками. Но это продолжалось секунду. Иногда еще ночью казалось, что кто-то стоит в темноте и дышит над самым ухом; но и это на одну секунду. А в общем расписание не нарушалось. Было восемь часов вечера, и Петр Алексеевич знал, что сейчас войдет сосед Иван Данилович и скажет: «А Павелецкая-то дорога стала». А если не Павелецкая, то Курская. Он даже загадал: если Павелецкая стала — хорошо ему будет, если Курская — плохо.
Иван Данилович вошел. Сначала вошел, а потом постучал по двери.
— Извиняюсь, — сказал, — не постучал! Ну — да ведь вы не дама! Да и дама-то теперь при столь низкой температуре вряд ли будет голышом сидеть.
Вид он имел необычайно таинственный.
— Помните, — проговорил, он садясь в кресло, — я вам вчера про шайку бандитов рассказывал? Они еще бриллианты похитили (Иван Данилович огляделся), которые за границу отправить хотели? Ну, так вот: всю шайку нашли, кроме самых главарей, и все бриллианты тоже, кроме самого главного! Не то спрятали больно ловко, не то потеряли… Вся Москва теперь ищет! Ничего не слыхали?
— Не слыхал!
— Обыски, говорят, идут повальные! Зубы даже осматривают; у Анны Григорьевны знакомого дантиста мобилизовали… Не слыхали?
— Ничего не слыхал! Вероятно, вранье!
— Ну, как же так вранье! Вся Москва не соврет… А недурно этакий бриллиантище найти! Тогда можно, пожалуй, и колотым побаловаться! А?
— А не слыхали, какая дорога стала. Курская или Павелецкая?
— Вернее, что обе! Мне инженер один объяснил! Ну, еще, говорит, с горы паровоз без дров как-нибудь съедет! А в гору? Да-с! То-то и оно-то! Так если искать пойдете, на Ильинке не ищите! Там на три аршина под землею все обыскано… И на Арбате не ищите! На Арбате я ищу…
Я, собственно, за этим и зашел. Утаить бы мог, да не в моем характере! Ну, как ближнего не выручить? Найдете, ну, тогда с вас могарыч!
Оставшись один, Петр Алексеевич задумался.
«Ведь вот, — подумал, — наверное, есть такой счастливец, который найдет бриллиант!.. Уедет черт знает куда, будет в лунные ночи кататься по венецианской лагуне с какой-нибудь… А, черт!..»
