— Так вы не станете поднимать крик и требовать брачного предложения перед владельцем гостиницы и его женой?
— С какой стати я захочу выйти за вас замуж, мистер Варик? — прошипела она. — И я попрошу вас понизить голос, если вы не хотите кого-нибудь разбудить.
— Итак, вы равнодушны ко мне?
— Абсолютно.
— В самом деле? И какие же мужчины вам нравятся? Несчастные бедняги, которые будут пресмыкаться у ваших красивых ног?
— Нет. Покладистые бедняги с лучшими, чем у вас, манерами.
Герцог потер ноющее ухо.
— Прошу прощения. Мне говорили, что, фактически, я — что-то вроде желанного приза, если так выразиться.
— Это то, что говорят глупые женщины, чтобы заполучить монеты, лежащие в вашем кармане?
— Нет, — ответил он с низким, почти волчьим рычанием. — Это то, что они говорят, чтобы залезть гораздо глубже, чем в мой карман.
Она и бровью не повела.
— Тщеславие — не слишком привлекательная черта в мужчине.
Джон едва не задохнулся от сдерживаемого смеха. Она невозможна. Невозможно привлекательна — в неистовой, энергичной манере. Ни одна женщина никогда не осмеливалась разговаривать с ним подобным образом. В детстве он всегда умудрялся располагать к себе женщин: экономку, кухарок, горничных; и точно так же успешно ему удавалось держать на приличном от себя расстоянии — практически равном Римской империи — всех настроенных на замужество женщин в своей взрослой жизни.
За все свои тридцать пять лет он ни разу не встречал женщину, которую не смог бы очаровать, если бы захотел этого, или, по меньшей мере, заставить вести себя в высшей степени вежливо и с безобразным раболепием. Конечно, герцогу было суждено судьбой встреть первую по-настоящему интригующую женщину в своей жизни только для того, чтобы обнаружить, что она не желает иметь с ним ничего общего.
Ее распущенные волосы выглядели в лунном свете точно темный нимб, обрамляющий бледные, красивые плечи. И он точно знал, что прячется за этой смехотворно тонкой сорочкой.
Совершенство.
— Мадам, — тихо проговорил Джон, — простите меня. Думаю, что пойду спать. Я обнаружил, что в старости требуется длительный отдых. — Он повернулся на пятках и зашагал к двери.
Он мог бы поклясться, что, когда заворачивал за угол, то услышал, как мисс Гиван пробормотала что-то о достоинствах теплого молока и меда… при подагре. За этими словами последовал едва слышный горловой смешок.
Герцог ретировался так быстро, как только возможно. Чтобы лечь спать в конюшне. На проклятой соломе.
Джон Варик, девятый герцог Бофор и задокументированный Жених Века, вытащил носовой платок и чихнул. Виктория, сидящая напротив него в роскошном герцогском экипаже, заметила, что он сделал это примерно в двадцатый раз за этот день.
И она радовалась, хоть это было и неправильное чувство. Юмор — вот единственное, что удерживало ее от того, чтобы поддаться последней степени беспокойства, когда юный Питер Линли, сидящий рядом с ней, перевернул еще одну страницу в ее любимой книге «Кентерберийских рассказов».
Не так глубоко погруженный в размышления, как Виктория предполагала, герцог взглянул на нее, оторвавшись от пугающей кипы документов на коленях. Его невозможно голубые глаза встретились с ее, и на мгновение она ощутила, что находится в опасности утонуть в их глубинах. Он был так красив. Герцог изучал ее, пока она не ощутила, как жар заливает ее щеки. Перед тем, как вернуться к своим бумагам, он изобразил едва заметный намек на понимающую улыбку. Виктория едва не взорвалась от негодования.
Он поцеловал ее.
Это был ее первый поцелуй, и она была совершенно уверена, что пропустила, по меньшей мере, половину этого события. Конечно, это должно было произойти подобным образом. Недавно Виктория решила, что до того, как сумеет поцеловать живого, дышащего мужчину, ей уже придется целовать в щеку святого Петра у Жемчужных врат. И она никогда по-настоящему не верила в романтические изящные истории, в которых бедная героиня становится богатой, вроде тех, что скрывались под обложкой книги, которую читал Питер. Так что много лет ей приходилось довольствоваться только собственным воображением.
