Он обрушился сплошным потоком, будто небеса устали держать свой тяжелый груз и решили сбросить эту ношу на тварей, населяющих землю. Небо прорезала внезапная вспышка молнии, а несколько мгновений спустя раздались раскаты грома, сначала усиливаясь, а потом постепенно ослабевая. Косые жесткие стрелы дождя низвергались с неба, бросая в глаза круглые, как дробинки, капли и попадая между складками одежды. Они вошли в дом промокшие до костей. С кончиков их пальцев стекала вода.
Отбросив со лба капюшон плаща, Гвин прислушивалась к голосам из-за стены, но никого не услышала. Из дальней комнаты доносились голоса, потом и они отдалились. Она заметила, что помещение было чистым и просторным. Даже лестница довольно широкая. Странно, что в поле зрения не появилось ни одного путешественника. И все же ей показалось это место вполне подходящим, чтобы провести ночь.
Из тени выступило маленькое женское лицо. Женщина смотрела на них так, будто не хотела, чтобы ее запомнили. Она улыбнулась Гвин, ответившей ей улыбкой, но при этом гостья почувствовала себя странно.
Потом женщина повернулась к Язычнику:
– Мил…
– Нам нужна ванна, – сказал он твердо, подталкивая Гвин к лестнице.
Остальную часть пути они проделали молча, преодолевая ступеньки в темноте, время от времени рассеиваемой светом фонарей в железных держателях, прикрепленных к стенам.
Их свет казался мягким и приветливым в отличие от мрачных теней. Тень Гвин на стенах сначала показалась низкой и приземистой, потом предстала перед ней длинной и угловатой, но все время она видела ее высоко над головой, а тень Язычника, идущего сзади, оставалась темным пятном.
– Вот эти комнаты, – сказал он, показывая ей на дверь справа.
Она резко остановилась:
– А где буду я?
– Здесь только эти покои.
Она предпочла не отвечать и не двигаться, пока он не задел ее бедром, обогнав, чтобы открыть дверь.
Кто-то готовился к его прибытию, и Гвин подавила вздох облегчения, войдя в покои. Комнаты оказались небольшими, но чистыми. К тому же им предшествовала прихожая, а дальше в темноте угадывалась спальня. Обитые ивовыми ветками стены отражали золотистое сияние огня в жаровне. На двух стенах были темно-красные гобелены.
Сквозь маленькую дверцу спальни, тоже завешенную выцветшим гобеленом, она смогла разглядеть постель, на которой громоздилась гора мехов. Гвин снова испустила вздох, чувствуя, как напряжение оставляет ее. Она покрутила шеей, расправляя затекшие мышцы.
– Сначала ванна, – сказал он.
Она подняла плечи:
– Что?
В дверь постучали. Язычник открыл ее, и в комнату проследовали слуги с круглой большой ванной и ведрами горячей воды. Как он сумел так быстро все организовать? Мгновенно ванна оказалась готовой, а в комнате остались только они с Язычником.
Гвин уставилась на ванну. Она не смотрела на него, потому что знала, что он неотрывно смотрит на нее и, что было еще хуже, при этом улыбается чувственной улыбкой. Но тут она услышала его шаги – он направлялся к двери.
– Сэр, могла бы я…
Звук шагов мгновенно затих.
– Вы говорили что-то о посыльном?
Она смотрела не на него, а на стену.
– Я могу это устроить. Гвин чуть повернула голову.
– Но ведь… отсюда далеко…
– Есть человек, который возьмется доставить ваше послание.
– О!
Пар от ванны поднимался к красным гобеленам на стенах. Гвин чувствовала присутствие Язычника за спиной. Он стоял молча, глядя на нее. Она прикусила нижнюю губу.
– Гвиневра!
– Что? – пробормотала она.
– Воспользуйтесь ванной.
Теперь все ее внимание привлекал край ванны, из которой поднимался пар. Она не могла оторвать от него взгляда.
– Вы… вы… Вы уходите? Дверь скрипнула, открываясь.
– Но я вернусь.
Она повернула голову – он уже исчез.
* * *
В дверь снова постучали, и она открыла. На пороге появилась улыбающаяся женщина, та самая, что приветствовала их, скрываясь в тени.
Она заговорила так тихо, что Гвин пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать.
– Он сказал, что вы передадите мне свое послание на словах.
Гвин благодарно улыбнулась:
– Пожалуйста, входите.
Они присели за стол. Странное это было ощущение – находиться в отдаленной гостинице. И никто не знал, где она. Окна были закрыты ставнями, снаружи темно, и потому она не могла сказать ничего о мире за предел’Ами этой комнаты.
