Наконец он заставил ее замолчать. И конечно, как он и ожидал, жена покраснела. Внезапно у маркиза мелькнула мысль. У нее нет семьи. Похоже, у нее нет и друзей. Она совершенно одинока. Возможно… Что же такое она задумала?
– Возможно… – презрительно сощурился маркиз Стаунтон, – вы на это и надеетесь, мадам. Может быть, вы хотите подражать моей матери с ее семнадцатью беременностями за двадцать лет брака. Вам придется уговорить меня выполнить ваши желания. Моя собственная роль в подобном предприятии будет не очень большая, но довольно приятная.
– Было бы глупо с моей стороны, – спокойно сказала Чарити, – желать длительных отношений с вами, сударь. Вы – очень неприятный человек. Единственная причина, почему я терплю вас, – это надежда на то, что в глубине души вы все-таки совсем другой. Когда-нибудь вы проявите себя как человек, достойный симпатии. А в больших семьях нет ничего дурного. Такие семьи существуют. Горечь от потери ребенка восполняется огромным счастьем иметь дружную и любящую семью.
– Вы, наверное, об этом много знаете, – насмешливо сказал маркиз и заметил, как ее глаза наполнились слезами. У нее ведь никого не было. Родители умерли, а ей было всего двадцать три года.
– Простите, – сухо сказал он. – Пожалуйста, извините меня. Я сказал, не подумав, и обидел вас.
Чарити сквозь слезы глядела на него своими большими синими глазами. «Как же я мог считать ее невзрачной?» – удивился Стаунтон. Проклятие, постепенно она становилась для него живым человеком. Человеком со своими собственными чувствами. Ему совершенно не было дела до чужих переживаний. Когда же это он, черт побери, в последний раз извинялся перед кем-нибудь? Или страдал от собственной не правоты?
– У вас есть отец, – снова заговорила Чарити, справившись со слезами, – братья и сестры, племянники и племянницы. Теперь они все здесь, с вами. Может быть, завтра, или в следующем месяце, или на следующий год они все разъедутся. Вы расстанетесь, а потом будет трудно или даже невозможно встретиться с ними. Вы не виделись с родными последние восемь лет из гордости или по какой-то другой причине, не знаю. Сейчас вам представляется возможность побыть с ними. Жизнь не так часто дает нам шанс.
Господи! Боже милостивый! Черт бы все побрал! Он женился на проповеднице. На проповеднице с огромными выразительными синими глазами, в которых он мог бы утонуть, если бы не был осторожен.
Прервав ход его мыслей, на шляпу и в лицо ему посыпались листья. Чарити удивленно вскрикнула и гоже смахнула листья с лица. Раздалось приглушенное хихиканье.
Чарити обернулась и посмотрела на вершину ближайшего дерева.
– Наверное, уже осень наступила, – громко удивилась она, – листья с деревьев падают. Если вы, сударь, стукнете своей тростью по нижним веткам, то собьете еще больше листьев.
Снова раздалось приглушенное хихиканье.
– Это не осень, сударыня, – так же громко возразил маркиз, – это эльфы. Если я собью их, то они упадут и разобьются. Может быть, пусть они лучше сами спустятся?
Хихиканье превратилось в громкий хохот, и маленький мальчик спрыгнул на дорожку перед ними. Он был грязный, растрепанный и красный от смеха.
– Мы вас увидели, тетя Чарити, и спрятались, – сказал он.
– А мы неожиданно угодили в ловушку, – сказала Чарити и снова взглянула вверх на дерево. – Ты застрял, Гарри?
Похоже, Гарри мог ловко забраться на дерево, но спуститься ему было трудно. Маркиз дотянулся до застрявшего на дереве мальчика и снял его. Гарри был светловолосый, зеленоглазый и еще совсем маленький. Так бы мог выглядеть сын маркиза.
– Можете поздороваться со своим дядей Энтони, – сказала Чарити. – Этих эльфов зовут Энтони и Гарри, сударь.
– Меня назвали в вашу честь, сэр, – сказал старший мальчик. – Мне папа так сказал.
Он этого не знал. Так, значит, это дети Уильяма и Клодии.
– Я скажу маме, что вы идете, – сказал маленький Энтони, собираясь бежать.
– А я скажу папе. Не говори первый, Тони, – заIхныкал Гарри. Конечно, ему не удастся обогнать брага. Младшим братьям никогда это не удается.
– Мы уже недалеко от дома, – улыбнулась маркизу жена.
