Принц проводил молодую женщину обратно в ее дворец, потом покинул ее.
Несчастная была так удручена ударом и отчаянием, что ей казалось, будто она не существует.
Фаткура заснула сном, полным сновидений. Но весь ужас, который может породить лихорадочная дремота, был менее ужасен, чем действительность. Когда она проснулась, первая же мысль заставила сжаться ее сердце и вызвала на лбу холодный пот.
Принц Тоза спрашивал, что она решила и к какого рода смерти должен готовиться принц Нагато.
— Скажите Тозе, — гордо ответила принцесса, — чтоб он перестал оскорблять меня, притворяясь, что верит в мою способность запятнать имя Нагато бесчестным поступком.
Тогда ей объявили, что казнь будет совершена перед ее окнами, в ту минуту, когда солнце начнет спускаться к западу.
— Может быть, этот гнусный вельможа воображает, что я переживу смерть того, который мне дороже самой себя? — сказала Фаткура, когда снова осталась наедине с Тикой. — Он думает, что удар, который поразит милого на моих глазах, не убьет меня? Он не знает, что такое сердце женщины.
Тика молчала. Она плакала у ног своей госпожи.
Перед домом ходили взад и вперед. Песок хрустел под многочисленными шагами.
Фаткура подошла к окну. Она смотрела из-за шторы.
Вокруг площади, которая расстилалась перед фасадом дворца, ставили столбы. Люди, взобравшись на лестницы, стучали колотушками по верхушкам столбов, чтобы вогнать их в землю. Потом принесли ящики, покрытые черным лаком, с серебряными углами, и вынули оттуда белые шелковые драпировки, которые прикрепили к столбам, так чтобы завесить площадь с трех сторон. На землю постелили много циновок, а в середине — совсем белую с красной полосой. На эту циновку должен был сесть осужденный. Под окном Фаткуры поставили складной стул для принца Тозы, который хотел присутствовать при казни.
Несчастная молодая женщина нервно ходила по комнате. Она то удалялась от окна, то невольно опять возвращалась. Зубы ее стучали; какое-то страшное нетерпение волновало ее. Ожидание ужасало.
На площадь пришли солдаты, потом самураи, вассалы принца Тозы.
Они разделились на кучки и, опершись на сабли, вполголоса разговаривали, тихо порицая поведение своего господина.
— Отказать в харакири одному из самых благородных среди японских государей? Я не понимаю такого решения, — говорил кто-то.
— Такого никогда не было, — говорил другой, — даже когда речь шла о простом самурае, как мы.
— Он хочет послать голову принца Нагато Гиэясу.
— Если бы принц сам расправился с собой, можно было бы потихоньку отрубить голову у трупа, не обесчестив памяти благородного осужденного.
— Князь Тоза, без сомнения, ненавидит за что-то Нагато.
— Что ж такое! Ненависть не извиняет несправедливости.
Когда настал час казни, во дворце Фаткуры начали подымать шторы.
Растерянная молодая женщина убежала в глубь комнаты. Она спрятала голову в складках шелковой драпировки, чтобы не видеть и не слышать, чтобы заглушить свои рыдания.
Но вдруг она выпрямилась и вытерла слезы.
— Пойдем, Тика! — вскричала она. — Разве так должна вести себя супруга Ивакуры? Я сумею скрыть в себе свое горе, помоги мне дойти до этого окна.
Когда она показалась, опершись на Тику, среди присутствующих водворилось глубокое молчание, полное почтения и сострадания.
В то же время пришел и принц Тоза. Он устремил на нее свой взор, но она посмотрела на него с такой ненавистью и презрением, что он опустил голову.
Тоза сел на складной стул и дал знак привести заключенного.
Тот вскоре появился, с небрежным видом и презрительной улыбкой на губах. С него сняли цепи. Он играл своим веером.
Два палача шли за ним, с голыми ногами, в черных одеждах, подпоясанных кушаком, за которым была заткнута сабля.
Он ступил на белую циновку, которая несколько минут спустя должна была обагриться его кровью, потом поднял голову.
Тогда Фаткура странно вздрогнула.
Тот, что стоял перед ней, был не принц Нагато.
Взор влюбленной женщины, который так часто останавливался на лице возлюбленного, не мог обмануться, даже при таком сходстве, которое обмануло всех. Она не колебалась ни минуты. Она не нашла ни блеска взгляда, ни печали в улыбке, ни гордого лба того, кто наполнял ее сердце.
