— Ты знаешь, Ивакура, божественный микадо благосклонен к Гиэясу. Захочет ли он поверить этому преступлению, в котором ты обвиняешь его любимца? Да и ты сам захочешь ли подтвердить всенародно это, пока тайное обвинение?
— Я подтвержу это в глаза самому Гиэясу, — твердо сказал Нагато. — Он виновник ужасного заговора, который чуть было не стоил жизни моему молодому государю.
— Подобное подтверждение подвергнет твою жизнь опасности. Подумал ли ты об этом?
— Что моя жизнь! — сказал принц. — К тому же одной моей преданности Фидэ-Йори достаточно, чтобы навлечь на меня ненависть правителя. Меня чуть не убили люди, посланные им несколько дней тому назад, когда я ехал из Киото.
— Как, принц! Возможно ли это? — вскричала Кизаки.
— Я говорю об этом неважном случае, — продолжал Нагато, — только чтобы показать тебе, что преступление свойственно этому человеку и что он хочет отделаться от тех, кто мешает его честолюбивым замыслам.
— Но как же ты спасся от убийц? — спросила царица, которая, казалось, принимала живое участие в этом происшествии.
— Хорошо отточенное лезвие моей сабли и твердость руки спасли мою жизнь. Но возможно ли, чтобы ты останавливала свою божественную мысль на таком пустом случае?
— А много было убийц? — продолжала она с любопытством.
— Десять, может быть, двенадцать; нескольких я убил, потом погнал свою лошадь и вскоре очутился на достаточном расстоянии от них.
— Как! — сказала задумчиво Кизаки. — Этот человек, которому доверяет мой божественный супруг, так вероломен и жесток! Я разделяю твои опасения, Ивакура, и меня охватывает печальное предчувствие; но смогу ли я убедить микадо, что твои предположения небезосновательны? По крайней мере, я попытаюсь, ради блага моего народа и спасения государства. Иди, принц, и будь сегодня на вечернем приеме; я переговорю с владыкой вселенной.
Принц распростерся на полу, затем поднялся и с опущенной головой удалился, пятясь задом. Он дошел до атласного занавеса. Еще раз он невольно взглянул на государыню, которая провожала его взором. Но завеса упала, и очаровательное видение скрылось.
Пажи отвели Ивакуру в один из дворцов, предназначенных для владетельных принцев, пребывающих в Киото. Радуясь, что остался один, он растянулся на подушках и, еще очень взволнованный, погрузился в сладкую думу.
«Ах! — бормотал он. — Какая странная радость охватывает меня! Я опьянел. Может быть, потому, что я подышал воздухом, который окружал ее? Ах, ужасное безумие, безнадежное желание, которое доставляет мне такое сладкое страдание, насколько ты теперь усилишься после этого неожиданного свидания! Я бежал из Осаки без памяти, подобно водолазу, которому не хватает воздуха, чтобы созерцать дворцы, скрывающие ее от взоров, или чтобы увидеть издали, как она стоит, облокотившись на перила, или проходит в кругу своих женщин по аллее сада; и тогда я уносил с собой запас счастья. Но теперь я вдыхал ее аромат, ее голос ласкал мой слух, я слышал свое имя из ее уст. Сумею ли удовольствоваться тем, что раньше наполняло мою жизнь? Я пропал, моя жизнь разбита этой невозможной любовью, и, тем не менее, я счастлив.
Сейчас я еще раз увижу ее, но в стеснительной обстановке политической аудиенции, но буду в состоянии вволю налюбоваться красотой. Хватит ли у меня силы скрыть мое волнение и мою преступную любовь? Да, божественная царица, только перед тобой склоняется моя гордая душа, и мечта моя возносится к тебе, как туман к солнцу. Богиня, я обожаю тебя с ужасом и почтением; но, увы! Я люблю тебя также с безумной нежностью, как будто бы ты была просто женщина!»
Наступила ночь. Приятная свежесть сменила дневной зной, и цветы в клумбах благоухали, омытые росой.
Галереи перед залами дворца, предназначенные для вечерних развлечений, были освещены и полны гостей, которые с наслаждением вдыхали вечерний воздух.
Принц Нагато вошел по почетной лестнице, по обеим сторонам которой стояла живая изгородь из красивых пажей; каждый из них держал в руках по золоченому стержню, на конце которого мерцал круглый фонарь.
Принц медленно пробирался через толпу по галереям. Кланяясь при встрече с придворными вельможами и приветствуя любезными фразами равных себе принцев, он дошел до тронной залы. Она блестела огнями тысячи фонариков и ламп. Веселый шум наполнял ее так же, как и соседние помещения, видневшиеся через широко раздвинутые перегородки.
