Господин в котелке, не торгуясь, выложил за чернильницу целых шесть монет! Не успел Имантс удивиться, как камея и выгоревший веер тоже нашли своих покупателей.
Имантс, как и любой старьевщик, никогда не видел столько покупателей стразу. Его мешок вскоре был полон монет, и когда он бежал очередной раз в комнату, чтобы выложить на опустевший столик новую партию вещей, мешок тяжело бил его по бедру.
«Пожалуй, будет синяк!» – думал старьевщик, но это нисколько его не огорчало.
Две женщины ругались за право купить набор из шести фарфоровых слоников. Их спор едва не перерос в драку, но в конце концов одна из них заплатила больше и ушла с покупкой, свысока поглядывая на разозленную соперницу.
Погода портилась. Небо затянули серые тучи – вот-вот пойдет дождь. Имантс с удивлением понял, что продал почти все, что годилось для продажи. Остался лишь набор оловянных солдатиков, старый зонт, да пара янтарных запонок. Старьевщик ликовал. Часы на ратуше пробили шесть вечера – и с последним ударом на землю упали первые тяжелые капли дождя. Имантс занес домой столик, табуреты и плотно затворил дверь.
В каморке было темно. Он пошарил в карманах, чиркнул спичкой о шершавую поверхность стола, зажег светильник.
На стене отобразилась тень стоявшей на столе корзины с провизией. И только тут Имантс почувствовал дикий голод. Он подошел к столу, извлек краюху хлеба и разломил ее. Он уже поднес хлеб ко рту, как в дверь постучали, и раздосадованный Имантс, отложив хлеб, пошел открывать.
На пороге стояла насквозь промокшая нищенка. Капли дождя струились по ее мокрым волосам и лицу – заставляли ее щуриться и то и дело широко открывать рот.
– Это для вас, – сказала она, вытащив из-за пазухи нечто, завернутое в грубое сукно.
Имантс взял сверток и захлопнул перед протянувшей было руку нищенкой дверь. В сукно был завернут пакет. Вскрыв его, Имантс достал короткую записку:
«Накрой стол на двоих. В полночь.»
Забыв про голод, Имантс бросился к столу, где лежала картина. Опасаясь ухудшения зрения, он мельком взглянул на портрет. Так и есть! Он был готов поклясться, что вельможа еще более приблизился из тьмы. Лицо его хранило печать превосходства, однако это было не самодовольство, а именно превосходство, в самом высшем понимании этого слова. Старьевщика охватил трепет. Он снова был заворожен всепроникающим взглядом темных глаз, которые, словно две бездны, затягивали разум внутрь себя. Имантс поспешно отвернулся, но не посмел свернуть картину в трубочку, а лишь переместил ее в выдвижной ящик стола.
Непогода разыгралась не на шутку: за окном была сырая, черная мгла. Гремел гром, сверкали молнии – кое-где с крыш срывалась черепица. Имантсу стало холодно, он завернулся в плед и лег на кровать. Задремал. И когда открыл глаза – испугался, что проспал назначенный час. Но тут ожили городские часы, и Имантс стал считать удары, еле слышные из-за шума дождя. Насчитал одиннадцать. Чем ближе был ночной визит, тем страшнее и неуютнее в собственном доме становилось старьевщику. От дневного восторга не осталось и следа. Он тоскливо посмотрел на шкаф, медленно достал оттуда единственную белую рубашку и более-менее приличный камзол военного образца. Потом разделся по пояс и тщательно умылся у умывальника, в смежной комнате. Вытерся ветхим полотенцем и пошел одеваться. Он давно не был у парикмахера и сейчас сожалел об этом. Ведь встреча ему предстоит нешуточная – может быть, с самим Князем Тьмы. И в этом случае, вполне возможно, ему не дожить до утра. Его мало волновало, в каком виде найдут его тело, но если то, что говорил ему о загробной жизни один заезжий монах из Митавы, – правда, тогда он встретит очень много дорогих когда-то его сердцу людей. Ималда, тоже, поди, заждалась его. Имантс поправил воротничок, расправил камзол. Затем подошел к столу, стряхнул на пол все ненужное, накрыл рогожей с красными звездочками собственной крови (палец все еще болел) и стал доставать продукты из корзины.
В середине поставил бутылку вина. Достал из комода два высоких, мутных бокала. Крупными ломтями порезал копченую грудинку и сыр. Хлеб выложил на плетеное блюдо.
