Внешний рисунок и вправду движется — и это неудивительно! Женщина под ним трясет его!
Иногда мне кажется, что за основным узором множество женщин, временами там только одна. Она быстро ползает по кругу, сотрясая рисунок.
Она замирает на очень светлых местах, а в очень темных хватается за решетку и изо всех сил ее трясет.
Женщина хочет наружу. Однако сквозь узор нельзя пробраться — он душит и давит. Думаю, именно поэтому на обоях так много голов.
Они просовываются, потом узор их сдавливает, переворачивает вверх тормашками и выбеливает глаза!
Если эти головы закрасить или вообще убрать, стены выглядели бы не так жутко.
По-моему, та женщина днем выходит из дома!
Я вам объясню — но только между нами: я ее видела!
Ее видно из всех моих окон!
Это та самая женщина, я уверена, потому что она все время ползет, а большинство женщин днем не ползают.
Я вижу ее на дороге в тени деревьев, пока она ползет вперед и прячется в зарослях ежевики от проезжающих мимо экипажей.
Вообще-то я ее не виню. Наверное, это унизительно, когда тебя застают ползающей средь бела дня!
Когда я ползаю днем, всегда запираю дверь. Ночью я этого проделывать не могу, поскольку знаю, что Джон тотчас же что-то заподозрит.
Джон теперь очень странный, так что я не хочу его раздражать. Как жаль, что он со мной в одной комнате! К тому же я не хочу, чтобы по ночам эту женщину видел кто-то, кроме меня.
Я частенько гадаю, смогу ли увидеть ее сразу изо всех окон.
Однако как бы быстро я ни двигалась, она лишь в одном окне.
И хотя я всегда ее замечаю, она наверняка может ползать быстрее, чем передвигаюсь я!
Иногда я наблюдаю ее далеко, на открытом пространстве, где она ползает очень быстро, как тень от облака на сильном ветру.
Если бы только можно было отделить внешний рисунок от того, что под ним! Пожалуй, я мало-помалу это проделаю.
Я обнаружила еще одну забавную штуковину, но пока о ней не расскажу! Нельзя слишком доверять людям.
Осталось всего два дня, чтобы убрать обои, и мне кажется, что Джон начинает что-то замечать. Мне совсем не нравится его взгляд.
А еще я слышала, как он задавал Дженни массу «медицинских» вопросов обо мне. Она очень подробно все ему доложила.
Сказала, что я много сплю днем.
Джон знает, что я плохо сплю по ночам, несмотря на то, что я веду себя так тихо!
Он и мне задавал кучу разных вопросов, притворяясь любящим и заботливым.
Как будто я не вижу его насквозь!
Тем не менее его поведение не удивляет — ведь он три месяца спал среди этих обоев.
Всерьез они интересуют только меня, но наверняка исподволь повлияли и на Джона, и на Дженни.
Ура! Сегодня последний день, но мне его хватит. Вчера Джон остался ночевать в городе и вернется лишь нынче вечером.
Дженни хотела лечь спать со мной — вот ведь хитрая какая! Но я заявила, что наверняка за ночь отдохну лучше, если останусь одна.
Умный ход, ведь я была очень даже не одна! Как только выглянула луна, бедняжка принялась ползать и трясти узор, и я вскочила и побежала ей на помощь.
Я тянула рисунок, а она трясла его, я его трясла, а она тянула, и до утра мы отодрали несколько метров обоев.
В высоту до полосы на уровне моей головы и горизонтально — полкомнаты.
Когда взошло солнце и жуткий узор принялся надо мной смеяться, я заявила, что сегодня же с ним покончу!
Завтра мы уезжаем, и мебель из моей комнаты уносят обратно вниз, чтобы все здесь было, как до нас.
Дженни изумленно оглядела стену, но я весело объяснила, что проделала все это из-за злобы на эту мерзость.
Она засмеялась и ответила, что и сама бы не прочь сделать то же самое, но мне нельзя утомляться.
Вот так она себя и выдала!
Но я еще здесь, и кроме меня никто не коснется этих обоев — ни одна живая душа!
Она попыталась выманить меня из комнаты — слишком настойчиво, я сразу заметила! Однако я возразила, что тут так тихо, пусто и чисто, что я, пожалуй, снова прилягу и посплю, сколько смогу. К ужину меня не будить — сама позвоню, как проснусь.
Так вот, теперь она ушла, прислуги тоже нет, мебель вынесли, не осталось ничего, кроме огромного остова кровати с матрасом из холстины, который был на нем раньше.
