Я молчал. На большом полированном столе стояла начищенная сковорода из красной меди, а в ней лежал бланк для заявлений.
Десять минут назад, когда я входил сюда, ничего этого не было.
Профессор тоже заметил сковороду с листом.
— О! — сказал он и протянул мне бумагу. — Будьте любезны, прочтите, что здесь написано, ибо мне все никак не удается восстановить в памяти, где именно я оставил свои очки.
Я прочитал кривые строчки, нацарапанные бледным химическим карандашом:
«Профессор, Ваше звание теперь — одно название, а Вы бедней студента на тридцать три процента!
Без почтенья — Джерри Блейк».
— Быстро! — крикнул старик тоже достаточно быстро, потому что на этот раз не было времени для его профессорского многословия. — Выключите плиту и дайте чистого воздуха.
Я выполнил и эти команды. Через открытую дверь балкона дым устремился на улицу.
— На нашу с вами долю выпало вполне реальное счастье, что в этот предобеденный час моя жена отсутствует. Она органически не выносит запаха от сожжения каких-либо органических соединений, а кроме того, она вообще категорически против непроизводительного расходования кухонных припасов.
— Моя бабушка Мария — тоже, — успокоил я его.
Он вынул из буфета фарфоровую банку с сахаром-рафинадом.
— Прежде чем с вами расстаться, мне хотелось бы угостить вас. Сахар — это не только приятное питательное вещество с отличными вкусовыми качествами, но и весьма полезное химическое соединение: сто граммов его содержат девяносто калорий! Как вам это нравится?
— Я этого не знаю. Мы этого еще не проходили.
Профессор положил мне в ладони два куска сахару, еще десять высыпал в мой карман и сказал своим писклявым голоском:
— Я необычайно доволен тем, что вернулся из Будапешта на сутки раньше, чем было предусмотрено программой, предложенной нашими венгерскими коллегами, и что благодаря этому без особого напряжения воли и сознания смог вызволить вас из-под кухонного ареста!
— Я тоже рад.
— Может быть, вы соизволите посетить меня еще раз, так сказать, соблаговолите нанести вторичный визит?
— Если вы приглашаете…
— Но только с одним непременным условием: когда вам будет известно, что мое местопребывание точно дома, не так ли?
— Да.
— Не найдете ли вы возможным прийти сегодня в 18 часов?
— Найду.
— И без… гм… него… Не правда ли?
— Без.
— Любого другого спутника вы можете привести свободно, сообразуясь только с вашим собственным выбором и исходя исключительно из ваших собственных симпатий. Ведь у вас так много соучеников!
— Много.
— А сочтем ли мы необходимым сообщить в милицию об этом э… инциденте, который здесь возник так внезапно и который, к общей нашей радости, не повлек за собой никаких необратимых процессов?
Я сунул в рот кусок сахару и решительно сказал:
— Я обещаю поймать преступника сам! Вас он ограбить не успел, но меня обидел страшно! Даром ему это не пройдет! Он еще и не подозревает, что судьба столкнула его с детективом высшего разряда!
— Браво! Ваша целеустремленность внушает мне глубочайшее и притом совершенно искреннее уважение. И все же будем благоразумны: если в течение трех дней вам не удастся осуществить ваш благородный замысел, мы с вами обязаны проявить гражданскую сознательность и посетить соответствующий отдел внутренних дел.
— Принято, профессор!
Дед вздохнул, снял красную бабочку, стягивавшую ему шею, и встал, чтобы меня проводить. Уже стоя на лестнице, он признался мне, что в моем чистом и ясном лице он наконец-то открыл преемника своих идеалов. И заключил:
— Придя сегодня вечером, вы застанете, вероятно, мою супругу. Я жду ее с послеобеденным поездом. Должен вам откровенно признаться: в отличие от меня она любит строжайшую дисциплину, а гостей предпочитает принимать на безукоризненном немецком языке. Да, представьте себе, она упорно говорит по-немецки даже с теми гостями, которые не знают ни слова из языка Гете, Шиллера и Роберта Коха. Но в порядке компенсации она угощает их превосходным ореховым вареньем, которое, как известно, повышает жизненный тонус. Я и сейчас вас угостил бы им, но мне совершенно не известно, куда она его спрятала.
