— А она опасная?
— Она — нет. А летать за ней опасно. Охотника привязывают к длинной веревке, и он прыгает на яму. И я прыгал. Иногда целый день приходилось летать, пока увидишь пышь. Нужно не шевелиться и не смотреть, тогда она подлетит близко. Вот тут в нее нужно скорей втыкать гарпун и поворачивать его, чтоб не соскочила. А потом — дергаешь за веревку, и тебя тянут вниз вместе с пышью.
— Нуй, а страшно было летать над ямой?
— Конечно! Летишь высоко-высоко, домики под тобой, как ноготки. Я надевал на руки холщовые мешки, чтобы ими грести. Потому что, если ветер отнесет от ямы — упадешь и обязательно расшибешься. А еще бывает, что веревка старая. Порвется — улетишь высоко-высоко, на Обонаху.
— И ты улетел прямо из ямы — сюда?
— Нет, что ты! Обонаху не всех принимает. В одной деревне человек так улетел… Он не виноват, ему веревку срубили. Из города ведь тоже за пышью прилетают, только они на машинах. Вот такой машиной ему и перебило веревку. Улетел наверх, два дня не было. Родные радовались, что его приняло Обонаху. А потом вдруг упал — прямо на свой дом. И крышу пробил, и пол — прямо в землю ушел.
— Не приняло его, значит, Обонаху?
— Не приняло. А однажды в деревню пришел человек и сказал, что может увести самых молодых и сильных на Обонаху. Только за это он взял мой дом и другие вещи. Мне и не жалко — зачем оно мне здесь?
— И что, пришлось прыгать в яму без веревки?
— Нет, мы долго шли по степи, потом поднялись в горы. Нас много там собралось — тысячи. Люди текли и текли по дороге, как река. Там была деревня, вся из железа. Нам сказали, что нужно только уснуть, а проснешься уже на Обонаху.
— А если б обманули? Вот уснул бы, а потом проснулся — ни железной деревни, ни Обонаху. И дом с имуществом уже отдал.
— Нас же тысячи! — сверкнул глазами Нуй. — Нельзя обмануть столько людей.
— Можно, — тихо усмехнулся я.
— Вот и все. — Нуй улыбнулся. — Вот я и здесь.
— Нравится?
— Конечно! — Он рассмеялся. — Дома я, бывало, кушал не каждый день. А тут — только и знай, к кормушке подходи за добавкой.
— А знаешь, я тоже отдал и дом, и все вещи, чтобы попасть на Обонаху. Вернее, не отдал, а… просто у меня теперь ничего нет. Совсем ничего.
— Будет, — убежденно изрек Нуй. — Тут у всех сначала ничего нет, а потом все есть.
— Прямо у всех? — усомнился я.
— У всех. Ты честно служишь Обонаху, а Обонаху без обмана служит тебе. Больше служишь — больше получаешь. Я проверял, так и есть.
«Хорошо ему, — с тоской подумал я. — Для него Цивилизация — всемогущий и заботливый бог. И можно ни о чем не волноваться».
— Спасибо, что помог на болотах, — сказал я. — Я ведь в первый раз, меня никто этому не учил.
— Учат только тех, у кого есть холо. Но ты не волнуйся, я буду тебе все объяснять и показывать.
— Спасибо, Нуй. И за это тоже спасибо. — Я снова изобразил бутылку, и мы опять рассмеялись. Хотя смеяться уже не хотелось, действие напитка иссякло.
— Завтра еще принесу. — Было видно, что ему в удовольствие меня радовать. Да и мне было приятно, что наконец-то среди серого стада выделился симпатичный парень, с которым хорошо просто дружить. Не то что Щербатин, который только и знает, что посмеиваться и унижать.
Тут вдруг появился и он сам, легок на помине. Глаза беспокойно бегали, под курткой что-то топорщилось.
Увидев Щербатина, Нуй почему-то смутился, спрятал глаза и тихонько удалился. Щербатин сел на его место и перевел дух.
— Гляди, — сказал он. — Выцыганил обратно.
Он извлек на свет свой шитый золотом халат. Вернее, конечно, не свой, а пропавшего без вести Дядюшки Лу, нашего незабвенного капитана.
— Поздравляю, — кисло усмехнулся я. — Можно сказать, вещь первой необходимости достал. Будешь на парады надевать.
— Что смог, то и достал, — отмахнулся Щербатин. — А про необходимость мы потом поговорим. Кто это тут был сейчас?
— Так, знакомый. Вина мне, между прочим, принес.
— Откуда? — деловито поинтересовался Щербатин.
— Оттуда. У него второе холо. Говорит, за два периода нажил.
— Н-да? — Мой приятель удивленно пошевелил бровями. — Может, он какой-нибудь герой войны? Второе холо, говоришь, и не офицер?
