- Никто рассказу не верит, - оправдывался бухгалтер. Лет сорок тому назад другое дело: тогда по деревням верили во всякую нечисть. Например: едет ночью телега, и вдруг за ней колесо катится. Возчик крутит кнутом, лошади в мыле, а колесо не отстает, как привязанное... Тогда и мне верили про железного человека. А теперь - другое время, другие песни. И я уже никому не рассказываю. Вам вот только, и то к слову пришлось.
Валентин тихонько посапывал на кровати. У меня тоже слипались глаза, я отвернулся к полотняной стене палатки. Виктор продолжал спрашивать старика о чем-то еще. Перед утром я слышал, как старик выходил из палатки и топал за стенкой, делая утреннюю гимнастику. А когда мы с Валентином проснулись, Виктор уже был на ногах, заправил машину, заплатил за ночлег, и техслужащая пришла принять от нас наволочки и простыни.
- Где старик? - спросил я.
- Странствует, - коротко ответил Виктор.
- Закатил он нам вчера историю... - отозвался Валентин. В руках у него были зубная паста и щетка.
- Вы, ребята, приводите себя в порядок, - сказал Виктор. - Разговаривать будем после. Вот наше,- обратился к техслужащей. - Одеял - три, наволочки...
Горячее крымское утро входило в открытую дверь палатки. История о небесном яйце и металлическом человеке рассеивалась вместе с остатками сна, исчезая из памяти, как исчез с глаз старый бухгалтер.
- Странствует... - повторил Валентин. - Ну и пусть странствует. Мне бы сейчас яичницу с колбасой. Как ты, Сережа, насчет яичницы?
В стеклянном кафе, похожем на ледяной зеленоватый кристалл, в ранний час народу было немного, в пустом зале разговаривать почему-то хотелось шепотом. Витька вообще не говорил ни о чем. Валентин перечитал вслух меню сверху вниз, потом снизу вверх и замолк.
Официантка принесла наконец яичницу. Все углубились в еду.
- Мне понравился Тихон Карпович, - безо всякой связи с яичницей сказал Валентин. - Как он про этого солдата: шпиен немецкий...
Виктор опять промолчал. Мне не хотелось поддерживать ночной разговор. С Валентином я не был согласен: Тихон Карпович мне не нравился. Если уж говорить, то не о толстом уряднике. Я стал подыскивать - о чем, как вдруг Виктор поднял голову от тарелки:
- Меняем маршрут, ребята, лады?
- Почему меняем маршрут? - спросил Валентин.
- Едем в хутор Завьяловский.
- Ты что, Витя?
- А ты хочешь упустить такой случай? - ответил Виктор.
- Какой?
- Не поискать марсианина?
Валентин беспомощно огляделся по сторонам. Я подумал: "Почему - марсианина?"
Виктор достал из кармана смятую карту, исчерченную карандашом.
- Вот Крым, - показал он. - Вот Ростов, Белая Калитва. А вот - Завьяловский, видите точку? - В стороне от Белой Калитвы на карте стояла вдавленная карандашом точка. - Завтра к вечеру будем на месте, - заверил Виктор. - А карту мы со стариком исчертили... У администратора я справлялся: с паспортом у старика все в порядке, выдан на имя Кумраева Дмитрия Яковлевича. Его тут и так знают, он не первый раз в кемпинге. "Трепач?" - спросил я. "Нормальный старик", - ответила администратор. Я тоже думаю, что нормальный. Как он рассказывал - помните? Не верится, чтобы врал. Вот фамилия: Пахомов В. Г., - Виктор указал на нижний ободок карты. - Это его сверстник в Завьяловском, Виктор Гаврилович... Махнем? Виктор поглядел в лицо мне, Валентину. - Не все ли равно, как отдыхать? - спросил он. - Покопаем немножко, поработаем...
Зал заполнялся шумом и говором. Гремели стулья, смеялись девушки. Лишь над нашим столом висела острая, как топор, тишина. "Очнись..." - говорили глаза Валентина, уставленные на Виктора. Не ручаюсь и за свои глаза. Что-то, наверно, доходило до Витьки. Обычная уверенность в его голосе испарилась. Мальчишеским просительным тоном он повторил:
- Поедем, ребята!..
Тут только мы поняли, что все это у Витьки всерьез. Может быть, впервые за пять лет, в которые мы знали друг друга, в нем открылась мечта. Может, и человек-то перед нами открылся по-настоящему.
- Поедемте... - повторил он.
И может быть, впервые мне захотелось уважить его - не меценатски, не свысока, как когда-то давал переписывать ему конспект, - уважить товарища от души.
