– В районе Чистых Прудов, – ответила Александра.
– Если не возражаете, поедем к вам.
Встретив удивленный взгляд художницы, Маневич улыбнулся – в своей манере, лишь уголками губ.
– В ресторане мы еще найдем случай посидеть, надеюсь. А сейчас мне не хотелось бы разговаривать в публичном месте, – пояснил он. – Ко мне ехать неудобно, младшие дети рано ложатся, да и собака будет лаять. Марина говорила, что вы живете одна. Так и есть? Мы никого не побеспокоим?
Александра кивнула и подтвердила:
– Решительно никого.
– Надеюсь, я вас не очень шокирую тем, что набиваюсь в гости? – осведомился мужчина шутливым тоном.
И тут, встретив взгляд его черных миндалевидных глаз, непроницаемо черных, как у египетской раскрашенной статуи, Александра больше почувствовала, чем поняла, что Маневич боится. Кого или чего, она даже предположить не могла, но из этих глаз на нее глянула ночь, наполненная страхом. Это длилось один миг. Маневич сморгнул, словно опустил жалюзи, а когда вновь поднял веки, вновь стал светским, спокойным, уверенным в себе человеком.
– Ничуть, – ответила Александра. Ей начинало казаться, что это впечатление было иллюзией. Такой человек, как Маневич, не мог и не должен был ничего бояться. – Я буду очень рада. Правда, ничего, кроме чашки кофе, предложить не смогу, быт у меня…
Она развела руками, безмолвно заканчивая фразу. Маневич сделал отрицательный жест:
– Я после шести ничего не ем. Я удобный гость!
Он засмеялся, показывая великолепные, в меру отбеленные зубы. Его черные неподвижные глаза не смеялись. Этот безупречный человек, выверенный, как надежные часы, начинал казаться Александре странным. А она любила странных людей.
– Так едем, – решительно сказал Маневич. – Только давайте так. Я уйду сейчас, а вы – минут через двадцать. Не хочу, чтобы говорили, что мы ушли вместе. Подойдите к фуршету, хозяин сегодня постарался. Сами знаете, качество выставки всегда пытаются компенсировать угощением.
– Как правило, – согласилась художница. – Я выйду через двадцать минут.
– Машина стоит метрах в двадцати от дома.
И Маневич отвернулся от нее с таким видом, словно окончил светский, ни к чему не обязывающий разговор. Он направился к хозяину галереи, суетливому лысому господину в дорогом блестящем костюме. Тот беспрестанно вытирал носовым платком щеки и шею. Говорили, что его галерея на грани разорения.
– Выставка ужасная.
Александра вздрогнула, услышав за спиной голос подруги. Марина Алешина подошла неслышно, несмотря на свои неизменные высокие каблуки. Она безупречно владела этим редкостным искусством.
– Вот что бывает, когда торговец морожеными курами решает стать галеристом, – безжалостно продолжала Алешина, следя взглядом за лысым господином. – Ты ведь слышала? У него была куриная ферма в Подмосковье, магазины по всей области, зарабатывал бешеные деньги. И вот, пожалуйста, решил стать новым Медичи. Меценатством занялся. И привет. Я точно знаю, что за аренду помещения не плачено уже три месяца. А на столе хамон, тартинки с икрой и шампанское, триста евро бутылка. Идем, насладимся. Это какой-то последний день Помеи!
Маневич, коротко переговорив с хозяином галереи, ушел, больше ни с кем не попрощавшись. И хотя в зале было много народу, сразу сделалось как-то пусто – во всяком случае, такое ощущение появилось у Александры. Алешина проводила знаменитого коллекционера взглядом до самой двери, а затем вонзила острые крупные зубы в тартинку с икрой.
– Ешь, не стесняйся, пользуйся, – настойчиво угощала она подругу. – Сюда все за этим и пришли – перекусить. Интересно, сколько он еще протянет?
Она задумчиво смотрела на хозяина галереи. Тот сохранял оживленный радушный вид, но пускал в дело носовой платок все чаще и чаще. Его лысина жирно блестела, отражая белый свет лампионов.
– Если будет выставлять подобные картины и закатывать такие фуршеты, то недолго, думаю, – в тон ей ответила Александра, выбирая себе бутерброд.
– Да я не про него! – отмахнулась половинкой тартинки Алешина. – Я про Маневича.
Александра подняла брови:
– Маневич разоряется?
– Информации – ноль. Ты ведь знаешь, он все эти годы умудрялся обходиться без скандалов. Чист, как первый снег. И все же есть у меня предчувствие… А я в таких делах не ошибаюсь! Эта его внезапная тайная распродажа… Зачем ему так срочно понадобились деньги?
