Глава III
Последний шанс стать королевой
Опальный доминиканец не замедлил явиться на зов графа; он не скрывал своего волнения, и немудрено – его потребовал к себе для частной беседы столь знатный вельможа.
– Брат мой, – обратился к нему Артуа, – вы, должно быть, хорошо изучили ее величество Маргариту, коль скоро являетесь ее исповедником. Какое, по вашему мнению, ее самое уязвимое место?
– Плоть, ваша светлость, – ответил капеллан, скромно потупив глаза.
– Это-то мы сами давно знаем! Нет ли чего-нибудь еще… например, какого-то особенного чувства, на котором можно было бы сыграть, дабы внушить ей кое-какие соображения, вполне совпадающие как с ее интересами, так и с интересами королевства?
– Не обнаружил таковых, ваша светлость. Нет в ней, по моим наблюдениям, ничего, что могло бы поддаться… за исключением того, о чем я упоминал выше. Душа у этой принцессы тверже дамасского клинка, и даже узилище не сломило ее. Поверьте моей совести, нелегко вести такую душу путем покаяния!
Сцепив руки в рукавах сутаны, почтительно склонив высоколобую голову, капеллан старался произвести на королевского посланца впечатление человека благочестивого, но ловкого. Он давно уже не выстригал себе тонзуры, и кожа черепа, просвечивающая среди венчика жиденьких черных волос, покрылась синеватым пухом.
Артуа задумался, потом поскреб себе щеку, ибо череп священнослужителя напомнил ему о том, что сам он тоже давно уже не брился.
– А в том пункте, о котором вы говорили, – начал он, – имела здесь принцесса случай удовлетворить свою… слабость, уж если вам угодно называть таким словом одну из самых основных сил природы?
– Насколько я знаю, ваша светлость, нет.
– А как насчет Берсюме? Ни разу не засиживался он у принцессы дольше положенного?
– Никогда, ваша светлость, готов поручиться.
– Ну а… вы сами?
– Что вы, ваша светлость! – воскликнул капеллан, осеняя себя крестным знамением.
– Ну, ну! – перебил его Артуа. – Такие дела случаются сплошь и рядом, и, когда ваши досточтимые собратья снимают сутану, они такие же мужчины, как и все прочие, я-то уж знаю. Впрочем, не вижу в этом ничего предосудительного, скорее хвалю. Ну а как насчет ее кузины? Может быть, дамы находят утешение в обществе друг друга?
– О ваша светлость! – снова воскликнул капеллан с преувеличенно испуганным видом. – Вы требуете, чтобы я выдал вам тайну исповеди.
Артуа дружески хлопнул своего собеседника по плечу, отчего тот отлетел к противоположной стене.
– Ну, ну, мессир капеллан, не шутите так, – загремел он. – Если вас послали исполнять должность тюремного священнослужителя, то вовсе не затем, чтобы хранить тайны исповеди, а затем, чтобы сообщать их по мере надобности.
– Ни мадам Маргарита, ни мадам Бланка ни разу не признавались мне в подобных грехах, у них и в мыслях ничего подобного не было, – вполголоса ответил капеллан.
– Что отнюдь не доказывает их невинности, а свидетельствует лишь об их осторожности. Писать умеете? – Конечно, ваша светлость.
– Вот как! – удивился Артуа. – Стало быть, вовсе не все монахи такие отпетые невежды, как говорят! Так вот, мессир капеллан, вы сейчас возьмете пергамент, перья – словом, все, необходимое для того, дабы нацарапать письмо, будете ждать внизу башни, где заключены принцессы, и подыметесь в залу по первому моему зову. Только смотрите поторапливайтесь.
Капеллан отвесил низкий поклон; казалось, он хотел было что-то добавить, но Артуа уже закутался в своей пурпуровый плащ и вышел. Священник бросился вслед за ним.
– Ваша светлость, ваша светлость! – заискивающе произнес он. – Не будете ли вы так добры – конечно, если вас не оскорбит моя нижайшая просьба, – не будете ли вы так добры напомнить при случае брату Рено, Великому инквизитору, что я по-прежнему остаюсь покорнейшим его слугою и пусть он не забудет, что уже давно томлюсь я в этой крепости, где исполняю со всем тщанием свои обязанности, коль скоро господь бог привел меня сюда; но и я могу на что-нибудь быть полезен, ваша светлость, ведь вы сами только что могли в этом убедиться, пусть испытывают мои способности на каком-нибудь другом посту.
