Теперь Лейла залилась румянцем.
— Ты выжидал, потому что думал, что ребенок не твой?
— Ну нет! Он мой! Я уверен. Ты же была девственницей, когда встретилась со мной. Но, может, было бы гораздо лучше, будь это ребенок Энтони?
— Неправда! — Лейла подскочила на стуле. — Энтони я больше не нужна. Он встретил кого-то в Европе, кажется она медсестра из Красного Креста. Как поправится, поедет к ней.
— Ух ты! Какой ужасный промах с его стороны! Найти новую возлюбленную, когда старая так в нем нуждается!
Данте понимал, что его понесло, но остановиться уже не мог. Ему бы обнять ее, сказать, что он на ее стороне, что любит. Вместо этого оскорбление следовало за оскорблением, пока наконец Лейла не вскочила, схватив сумочку и ногой оттолкнув стул.
— Данте! Я жестоко ошиблась, когда думала, что ты способен печься еще о ком-то или о чем-то, кроме своего высокомерия и ревности! Спасибо за обед. Кажется, я сыта по горло! Не надо отвозить меня домой, я возьму такси.
Данте по опыту знал, что его спокойный голос гипнотизирует партнеров, лишает их воли.
— Сядь! — ледяным тоном сказал он, глядя на Лейлу в упор, но она только упрямо сжала губы и направилась к выходу.
Ярость застлала глаза Данте. Точно прорываясь сквозь черный туман, он ринулся вдогонку.
— Не уходи, не уходи, Лейла! Нравится тебе или нет, но ребенок все равно мой. Я его не оставлю.
В следующую секунду Данте осознал, что изо всех сил колотит кулаками в запертую дверь.
— Выйди отсюда, — услышал он голос Лейлы. — Ты в дамской комнате.
— Черт! — взревел Данте.
Действительно, перед зеркалами стоят маленькие скамеечки, воздух насыщен запахом цветочного дезодоранта... Но будь он проклят, если это хоть что-нибудь для него значит!
В соседней кабинке спустили воду, и в помещение вошла крашеная блондинка в мелких кудряшках.
— Молодой человек, — обратилась она к Данте, — вы, вероятно, с блеском закончили школу хороших манер, умоляю, не демонстрируйте свои знания в дамской комнате!
Данте бросил на отважную овечку убийственный взгляд и дернул ручку кабинки, в которой пряталась Лейла. Открывшаяся картина была достойна кисти живописца: над сияющим унитазом в рвотном порыве склонилась прекрасная женщина, тело ее вздрагивало.
Данте поддержал ее за плечи, пока приступ не прошел.
— Пожалуйста, уйди, — попросила Лейла, переведя дух. — Не хочу, чтоб ты видел меня такой!
— Думаешь, ты первая токсикозная женщина в моей жизни? — Данте протягивал ей бумажный стакан с водой. — У меня пять сестер, все они, по крайней мере дважды, показывали такое же шоу. Прополощи рот.
— Вы тоже прополощите! — Отважная овечка, оказывается, еще не ушла и с любопытством наблюдала за семейной драмой. — У вас чрезвычайно грязный язык. Если вы сами сейчас же не уйдете, я позову охранника.
— О, не беспокойтесь, — сказал Данте, подталкивая Лейлу к выходу.
— Пожалуйста, отвези меня домой, — попросила она в машине, отвечая на вопросительный взгляд Данте.
— Ни за что, — он покачал головой. — Мы не закончили обед и наш разговор.
— Я не могу есть...
— Но пить-то ты можешь! — Данте развернул машину. — Я с университетских времен знаю поблизости одно местечко, где крутят потрясающие молочные коктейли.
— Леди — ванильный, а мне — шоколадный! — важно заказал Данте, когда они расположились в кабинке, примыкавшей к умывальной комнате.
— Поговорим? — спросил он, когда их заказ появился на столике. — Нам необходимо поговорить, Лейла. Мы совсем не понимаем друг друга. Объясни мне, пожалуйста, почему ты так долго тянула и скрывала от меня свою беременность?
— Я не хотела, чтоб наши отношения зависели от того, есть у меня ребенок или нет. Но потом я поняла, что ты имеешь право это знать.
— Жаль, что так поздно. Половина офиса уже в курсе.
Лейла вздохнула и подперла голову рукой.
— Я не сразу заметила, что мое состояние ни для кого не секрет. Все видели, что я запустила дела, в туалете сижу дольше, чем за рабочим столом.
— Но ты молчала...
— Я не рассчитываю, Данте, что ты на мне теперь женишься. У тебя больше нет ко мне никаких чувств. И я... я...
Глаза Лейлы наполнились слезами. У Данте защемило на сердце от нежности к ней. Ее глаза, ее расстроенное лицо сводили его с ума.
