— Потише, пожалуйста, — вскрикнул Филипп де Селонже, — ты чуть было не оторвал мне ухо!
— Смотри!.. И скажи мне, не брежу ли я?
Протянув руку, Матье де Парм указал на двух всадников, которые направлялись к палатке герцога. Загорелое лицо Филиппа внезапно сильно покраснело.
— Но это невозможно! Ведь это не может быть она? — прошептал он. — Даже если она и жива, что она может здесь делать?
— Не знаю. А ты думаешь, что возможно такое сходство? Я думал, что такая красота…
— Надо узнать!
Филипп бросился было вперед, но де Ла Марш уже спешился и вместе со своей пленницей вошел в палатку герцога, которую охраняли вооруженные солдаты. Перед Селонже, который хотел войти вслед за ними, молчаливо скрестились копья стражи.
— Мне необходимо войти! — возразил он. — Мне надо немедленно увидеть монсеньера герцога!
— Это невозможно. Мессир Оливье только что приказал никого не пропускать.
— Но скажите хотя бы, кто эта женщина со связанными руками, которая вошла вместе с ним?
— Мне это неизвестно.
В ярости Селонже сорвал с руки перчатку и бросил ее на землю. Де Парм, который успел подойти к другу, попытался его успокоить:
— Тише! Гнев тут не поможет. Надо подождать, пока она выйдет. Не может же она оставаться у герцога вечно…
— Ты прав! Будем ждать!
И они оба уселись на поваленное дерево, которых здесь было великое множество.
А в это время Фьора после недолгого ожидания в небольшом помещении, похожем на приемную, стены которой были затянуты алым бархатом, в сопровождении капитана прошла в роскошно убранную комнату, стены которой, покрытые золотой вышивкой, сверкали, как епископская митра. В центре высилось кресло, напоминавшее трон, с нависающим над ним балдахином, с изображением гербов Бургундии, — все это было освещено множеством горящих в канделябрах и в хрустальных лампах свечей. На троне сидел человек, которого Фьора без труда узнала по описанию своей кормилицы;
«У него красное лицо с сильным подбородком, с темными властными глазами. Волосы у него темные и густые…» Это был Карл Смелый.
На нем была длинная одежда из красного бархата с горностаевым воротником, подпоясанная золотым поясом, на котором висела цепь ордена Золотого Руна. На его шляпе из такого же бархата сверкало удивительное драгоценное украшение: эгретка из бриллиантов, которую поддерживал колчан, выполненный из жемчужин и рубинов, и пленница подумала, что он был похож на сказочного принца, о которых ей рассказывал отец, когда она была еще ребенком. Наверное, даже император не выглядел так величественно. Однако Фьора не испугалась, а чуть было не рассмеялась, когда подумала, что многие месяцы мечтала сразить этого человека, которого охраняла целая армия солдат и еще одна — слуг.
И она, обыкновенная слабая девчонка, со своим старым другом, ученым греком Деметриосом, поклялись убить герцога Бургундского, даже не подумав о том, смогут ли они когда-нибудь подойти к нему близко… А сейчас она стоит перед ним, связанная пленница, и уж, конечно, ей не дожить до следующего утра, потому что ни это мрачное лицо, ни сверкающие гневом глаза не предвещали ничего хорошего. Но страха в ней не было.
— Значит, — произнес он строго, звучным, хорошо поставленным голосом, — ты та самая девчонка, ради которой мой лучший военачальник бросил пост перед осажденным городом и забыл свой долг? Откуда ты явилась, что не знаешь, как надо приветствовать принца?
— Женщины не кланяются, а я не могу приветствовать вас по достоинству со связанными руками. — И, показав свои связанные руки, Фьора добавила:
— Этому я ищу объяснение с того момента, как меня арестовали. Насколько мне известно, я никого не убила и ничего не украла?
— Ты шпионка моего доброго кузена, короля Людовика Французского. А это в моих глазах намного хуже.
— В самом деле? Я, кажется, слышала, что между вами и королем в Солевре подписан девятилетний мир?
Поэтому я полагала, что, пока молчат пушки, я могу путешествовать где мне вздумается.
— Здесь они пока не молчат. Итак, тебе захотелось посмотреть границы и именно тот город, в котором случайно находилась большая часть моей армии?
