С пеной у рта, извергая проклятия, брат Игнасио был уведен, а вернее, вынесен из зала четырьмя сильными шотландцами. Успокоенный Милый Друг снова улегся у ног короля. Коммин взял Фьору за руку.
— Идемте, — сказал он. — Думаю, что здесь не на что больше смотреть.
Она послушно пошла за ним. Вопли ее врага отдавались в ее сердце песней ликования. Этот монах — живое напоминание о слепой ненависти, ввергнувшей ее в ад и идущей по ее следам, словно проклятие, которая отныне не будет больше преследовать ее. Она не знала, где находится замок Лоше, но, где бы он ни был, он воздвигал между ней и ее врагом толстые стены.
— Видимо, этот человек — безумец, — прокомментировал Коммин. — Прийти, чтобы убить короля в одном из его замков, на глазах охраны, слуг и друзей?
На что он рассчитывал и как он мог надеяться убежать в случае удачи?
— Очень просто. Он считал себя божьим орудием.
— Неужели папа не смог найти другого посланника?
Я думал, что он хитрый человек.
— Он, может быть, даже хитрее, чем вы думаете.
Смотрите: если бы покушение удалось, Сикст IV освободился бы от самого могучего союзника Флоренции и, следовательно, от опасного врага. А раз брат Игнасио не смог этого сделать, то он, во всяком случае, освободился от неудобного ему человека, с которым он, возможно, и сам не знал, что делать. В этих фанатиках есть что-то полезное, если можно так сказать, когда ими умело пользуются.
Коммин посмотрел на Фьору и рассмеялся:
— Я, считающий себя тонким политиком, получил от вас хороший урок. Мэтр Оливье, пропустите нас к королю. Эта молодая дама должна подождать его в молельне.
Последние слова были обращены к человеку с сундучком в руках, выходящему из королевских апартаментов. Одетый в черное, с темными короткими волосами, узким лицом, тонкими губами и неподвижными глазами неопределенного цвета, он поклонился несколько ниже, чем следовало, и Фьора, которой сразу не понравилось его лицо, нашла его слишком заискивающим.
Он сказал сладким голосом:
— Монсеньору де Тальмону нет необходимости просить у простого цирюльника разрешения пройти к своему хозяину.
Фьоре показалось, что в его словах был какой-то желчный оттенок. Человек, однако, открыл дверь, поклонившись еще раз.
— Да бросьте вы, мэтр Оливье! — запротестовал Коммин, слегка пожав плечами. — Когда вам неугодно, никто не сможет войти сюда.
— Кто это? — спросила Фьора, когда за ними закрылась дверь и они остались вдвоем.
— Цирюльник нашего государя Оливье ле Дем. Он фламандец, как и я, но на службе у короля уже около двадцати лет, и тот очень ценит его талант по ведению дома. Ему поручена подготовка к поездкам короля, благодаря ему, куда бы он ни поехал, король всегда находит вещи на своем месте. С секретарем Альберто Магалотти он составляет даже что-то вроде узкого совета, мнение которого небезразлично нашему государю.
— А по его невзрачной внешности этого не скажешь, — заметила Фьора.
— Внешность не играет никакой роли для короля Людовика. Не знаю, какое влияние ле Дем оказывает на короля, но думаю, что его надо остерегаться. Многие прозвали его Дьяволом Оливье. Ну вот мы и пришли.
Пройдя через комнату, очень скромно обставленную, в которой спящие на ковре собаки были самым большим украшением, Коммин ввел Фьору в небольшую молельню, богатство которой поразило молодую женщину: обивка из дорогой ткани и разноцветные панно, все раздвижные, потому что по обычаям того времени молельню короля и его мебель перевозили в ту резиденцию, где он тогда жил. Все это окружало алтарь, задрапированный парчой, на котором стоял каменный крест рядом с золотой статуэткой богоматери Клери, которой Людовик XI особенно поклонялся, и еще серебряная статуэтка святого Михаила, в честь которого король основал в Амбуазе 1 августа 1469 года рыцарский орден.
Другие изображения святых стояли на небольших консолях вдоль стены, некоторые из них были древними, а одно почти новое, воспроизводящее святую Ангадрему, покровительницу города Бове, которая помогла защититься от войск Карла Смелого в 1472 году. Статуэтка была подарена королю местной героиней Жанной Лене, прозванной Жанной-Топорик, которая вывела женщин и детей на бой, идущий на земляных укреплениях. Все эти вещи оживали под мягким светом витража.
