Последние слова о законности он произнес с особым нажимом, в чем, по мнению внимательно слушавшего его Гозданкера, не было никакой нужды. Гозданкер прекрасно понимал, о чем идет речь. Это была его родная стихия.
Итак, Храповицкий принимал на себя векселя задолжавших «Уральсктрансгазу» предприятий. Делал он это, разумеется, выборочно. Выстроив схему взаимозачетов, часть долга он гасил, после чего означенные предприятия банкротил, забирая их активы. Сам Гозданкер занимался этим постоянно, используя свой банк «Потенциал», через который областная администрация расплачивалась с нищими муниципалитетами и организациями, находившимися на ее балансе. И с которых, в свою очередь, получала налоги. Проблема здесь заключалась в невозможности сочетать законность взаимозачетных сделок с их выгодой. Приходилось чем-то поступаться. И, само собой, не выгодой.
Гозданкер догадывался, что Храповицкий должен был задействовать в подобных операциях десятки обналичивающих структур, подставных фирм-однодневок и прочих так называемых «помоек», которые он включал в цепочки. Не говоря уже об организованных преступных группировках, в чьи задачи входило улаживание конфликтов с руководством разоренных предприятий, которое далеко не всегда соглашалось на предложенную схему. Поскольку после ее завершения руководство предприятия, как правило, вынуждено было подыскивать себе другое место работы.
Что с каждого взаимозачёта Покрышкин получал от Храповицкого откат наличными, было ясно даже ребенку. Но сейчас Гозданкера волновало не это. А то, есть ли среди проведенных Покрышкиным и Храповицким операций такие, что явно подпадали под уголовную ответственность? И главное, готов ли Покрышкин поделиться необходимыми документами?
Гозданкер не стал спрашивать об этом напрямую. Вместо этого он задумчиво почесал свою неряшливую бороду, пожевал мокрыми губами и осведомился:
— И долго вы так с Храповицким сотрудничали?
— Да с год, считай, — ответил Покрышкин неохотно. — А потом пришел ко мне мой заместитель по финансам и говорит: слышь, говорит, Иван Трофимыч, давай прикрывать эту лавочку. А то больно уж этот Храповицкий ушлый.
— В каком смысле? — встрепенулся Гозданкер.
— Да я, видишь, Ефим Соломонович, не совался особенно во всю эту бодягу, — пустился в оправдания Покрышкин, багровея и ерзая. — Думал, там все как надо идет. А он, оказывается, то какие-то фирмы сомнительные подсунет! То такой дисконт заломит, что — караул! Заместителю-то моему надо было раньше меня предупредить. А он боялся. Ладно, что вообще додумался ко мне прийти, — поспешно прибавил Покрышкин. — Я, само собой, тут же отдал приказ все это прекратить. Хорошо, хоть вовремя все остановили! А то под суд бы пошли всей честной компанией.
Насчет своевременной остановки он, конечно, лукавил. Чувствовалось, что наворотили они с Храповицким достаточно. То есть опасные для обоих документы существовали, в этом Гозданкер теперь был уверен. Он тоже занервничал.
— А общий объем какой примерно у вас получился? — скрывая охватившее его волнение, поинтересовался он.
— Ну, миллионов, может, на сто. Сто пятьдесят, — отводя глаза, признал Покрышкин. — Если в долларах считать. Я уж точно не помню. Получили-то мы на организацию гораздо меньше, конечно. Дай Бог половину. А-то и треть.
Про себя Гозданкер присвистнул. Определить долю, которую огребли Храповицкий и Покрышкин, не зная подробностей сделок, было, конечно, трудно. Но поживились они явно совсем недурно.
— Приличный объем, — заметил он завистливо. Покрышкин уловил его намек.
— Так за много же лет накопилось, — защищаясь, пробормотал Покрышкин.
— А можно мне эти документы увидеть?
Гозданкер постарался, чтобы его голос звучал предельно небрежно, даже равнодушно, но все же он предательски дрогнул.
Покрышкин беспокойно завозился. Он не горел желанием бросаться в омут с головой. Он и без того наговорил много лишнего и зашел слишком далеко. Пора было чуть притормозить. Сейчас, когда Гозданкер усвоил тему, можно было приступить к наиболее важной для него, Покрышкина, части. А именно — к торгам по поводу условий выдачи злополучных бумаг. Его бульдожьи глаза настороженно забегали, оплывшая грудь заколыхалась.
