Улыбнувшись, он поднял бокал и чокнулся с ней:
— Значит, вам нравится «Дивинити»?
— Рыба здесь великолепная! — ответила она по-французски.
Ее французский был весьма недурен. Гораздо лучше распространенного здесь убийственно-убогого, заикающегося типичного англо-американского сленга. Глаза у дамы были голубыми, а волосы — восхитительно платиновыми. Жак Морэ любил блондинок. Еще в молодости он усвоил, что во все времена креолы и потомки англичан с некоторым презрением относились к каджунам. Креолы происходили от французов или испанцев, а каджуны вели свое начало от акадского племени из Новой Шотландии. Иногда их называли «черной сворой», или просто «черными», а в просторечье даже «чернозадыми». Многие люди и по сию пору сохранили былые предрассудки. В известной мере он и сам их разделял.
Большинство каджунов были черноволосыми. Сам не зная почему, он любил соблазнять блондинок. Вообще-то ему нравилось соблазнять любых женщин. Но блондинки…
Быстрая и легкая победа над целомудренной блондинкой всегда давала ему ощущение двойной победы.
Достав бутылку из ведерка со льдом, стоявшего на его половине стола, он подлил ей в бокал.
— Рад, что вам нравится наш знаменитый «Дивинити».
— Вы хотите сказать, что среди местных жителей он популярностью не пользуется?
Он тряхнул головой и пристально посмотрел в ее голубые глаза.
— Новый Орлеан на весь мир славится своими ресторанами и своей кухней. И небезосновательно. Местные здесь бывают часто. Но в городе есть немало других интересных мест, где можно послушать музыку, потанцевать. Джаз. Кофе с молоком. Пирожные.
— А где играют самый лучший джаз? — спросила она.
Он поднял бровь, едва уловимая полуулыбка скользнула по его лицу.
— В довольно странном месте.
— Что вы имеете в виду?
— На любой улице в Старом квартале можно услышать отличный джаз. Но самый лучший…
— Да? — перегнувшись через стол, она приблизила к нему лицо. Он нарочно говорил очень тихо, заставляя ее склоняться все ближе и ближе.
— Хотите послушать лучший в мире джаз?
Она нахмурилась:
— Это что, где-нибудь в опасном районе?
Он отрицательно покачал головой:
— Со мной вы везде будете в безопасности.
— Ну тогда…
— Там играют джаз… и танцуют.
— И что же там танцуют?
Она сама прекрасно знала что. Голубые глаза расширились, рот слегка приоткрылся. Она сделала большой глоток вина. Отлично. Еще несколько глотков. И… в клуб. Уж там-то ей не уберечься от него. Она прилетит, как мотылек на пламя свечи.
— Экзотические танцы, — ответил он невозмутимо.
Губы ее сложились в кружочек: «О!»
— Может быть, чуть-чуть слишком экзотические для вас…
— А… приличные… я хочу сказать… ну, какие там бывают женщины?
Он улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой:
— Даже луизианские дамы самых строгих правил время от времени захаживают. Хотя, признаю, для такой женщины, как вы, это может оказаться несколько вызывающим зрелищем.
— Я выгляжу такой чопорной? — поинтересовалась она.
Еще одна обольстительная улыбка.
— Вы выглядите красивой женщиной.
— Но чопорной?
Он снова подлил ей вина.
— Вы красавица.
— Я хочу посмотреть это место. Как оно называется?
— «Аннабелла».
Он уже накрыл было мягко рукой ее ладонь, как вдруг увидел, что в зал вошел его секретарь и поспешно заскользил между столиками, направляясь к нему. Райан Мартин — рыжий, веснушчатый, серьезный молодой человек, искал его с озабоченным видом.
Жак выругался про себя, сохраняя на лице улыбку для мисс Икзек.
— Мистер Морэ, простите за вторжение, — сказал, подходя к столу, запыхавшийся Райан.
Элли Икзек отдернула руку.
— Райан… я же просил не беспокоить меня. — Он постарался не выдать голосом, насколько важно для него было, чтобы его в этот момент не беспокоили.
— Но это чрезвычайно важно.
— Элли… вы простите, если я отлучусь на секунду?
Он встал. Его спутница тоже встала:
— Что ж, я прекрасно провела этот день. Благодарю вас, мистер Морэ. Ужин был великолепным.
— Постойте, еще так рано…
— Merci, merci. Поговорим завтра.
Она направилась к выходу. Жак разозлился: не будь они в публичном месте, он дал бы Райану пинка. Он швырнул салфетку и рухнул на стул, растирая виски.
