— Идем, — сказал Эрл. — Идем, Бобби Ли. Теперь ты должен идти! Неважно, что тебе больно, теперь ты должен идти со мной.
Эрл обнял юношу и потащил его вперед, в темноту, по низкому туннелю.
* * *
— Ты разделался с ними? — спросил Оуни.
— Мне показалось, что двое спрятались в какой-то канаве. Один остался, Герман пришил его.
— Дерьмо, — сказал Оуни. — Они не должны уйти. Будь оно все проклято, они не должны уйти. А если кто-то ушел, ты знаешь, кто это был.
— Эй, Герман, — заорал Джонни, — пробегись вокруг и посмотри, где те два парня, которые решили смыться. Все остальные, сходитесь к будке. Мы уже идем.
Снять тяжелый аппарат с высокой платформы оказалось не таким уж простым делом, но с помощью Джека Динь-Дона, специализировавшегося на физической работе, они справились довольно быстро. Джек тащил тяжеленный ящик с батареей, а Джонни шел вперед с винтовкой, глядя вокруг через прицел. Оуни шел следом.
— Справа, — сказал Джонни.
Оуни посмотрел туда и увидел одного из джейхокеров, совсем молодого парнишку, одетого в темный костюм. Он лежал, распростершись, на земле; вокруг растеклась лужа крови.
— Они валяются по всему этому проклятому месту. Мы хорошо поработали нынче ночью, — сказал Джонни.
— Сюда! — прокричал Герман.
Они пошли на голос, миновали несчастного Винса Шляпу де Пальмо, который пришел в сознание, но держался за грудь с таким видом, будто его сшиб грузовик. Вокруг него заботливо хлопотал Ред Браун.
— Их ракеты меня ослепили, — сказал он Джонни.
— Ну-ну, парень, не волнуйся, — ответил Джонни. — Меня они тоже ослепили.
Наконец они добрались до большой трубы и увидели, как по ней, блестя, бежит вода.
— Вот куда залезли эти ублюдки. Крыса всегда отыщет дыру. Куда она ведет?
— Под улицы, — бросил Оуни. — Проклятье. Проклятье ковбой ушел.
— Но он бежит в испуге, наверно, раненый. Он больше не представляет проблемы, Оуни. Вообще. Он отлежится и захочет рассчитаться с тобой. Ну а мы найдем его раньше и разделаемся с ним. Проклятье, до чего же хитрый пес, откуда только такие берутся? Как, во имя Иисуса, он узнал об этой трубе?
— Я знаю, что я сделаю, — сказал Оуни. — Я вызову полицию.
— Джонни, Джонни!
— Что там?
— Он еще жив.
— Кто жив?
— Старик.
— Господи Иисусе, — сказал Оуни, поспешно повернувшись.
Вместе с Джонни они быстро вернулись к будке. Старик упал на площадке позади нее. Он лежал, залитый собственной кровью, пытался приподняться и снова падал, дергаясь от боли. Герман всадил в него четыре или пять пуль, а перед тем Джонни две или три. Но старый ублюдок не желал умирать.
— Крепкий парень, — заметил Джонни.
Старик взглянул на них, отхаркнул полный рот крови и снова посмотрел, на этот раз совершенно осознанно.
— Значит, это вы, парни, устроили все это дело? Ладно, только я вам скажу, что Эрл разыщет вас и устроит вам ад на земле, прежде чем Бог ввергнет вас в ад навеки.
— Почему бы тебе, старый индюк, не поторопиться сдохнуть? — презрительно произнес Оуни. — Мы не можем всю ночь торчать здесь и слушать твое тявканье.
— Оуни, я понял, что ты ничтожество, в первый же раз, когда взглянул на тебя, а я никогда не ошибаюсь в таких вещах.
— Если так, то почему же тогда я стою здесь с пушкой, а, старик? И почему же тогда ты валяешься здесь, расстрелянный чуть не в клочья, только кровь булькает?
— Меня не так просто убить, — сказал старик, а потом самым натуральным образом улыбнулся. — И, наверно, у тебя кишка тонка самому это сделать.
Оуни наклонился над ним, принял позу киногероя и выстрелил ему в лоб из своего «люгера».
